Альфред Ван Вогт - Зверь

Это повергло Пендрейка в состояние шока. Он произнес пораженно: “Все различия — иллюзии?” — “Все” — “Существует только единство?” — спросил он требовательно. “Навсегда”.

Пендрейк сглотнул и заупрямился: “Но как же тогда можно объяснить ощущаемую нами множественность?”

“Иллюзорные сильные и слабые энергетические сигналы”. — “Но кому же они тогда сигналят?” — “Друг другу”.

Какое-то мгновение Пендрейк не находил, что сказать, но он все еще не был удовлетворен итогом разговора. Тем не менее, когда он уже вслух задал вопрос, в его голосе сквозило ехидство:

— Если это правда, то почему вы выбрали себе такую форму и продолжаете существовать?

“Ответ на твой вопрос — тайна. Человеку предстоит медленно и болезненно развиваться, чтобы ее разгадать. Но и этот результат нашего ухода от вечной истины является преходящим. И еще задолго до того, как мы сможем вернуться в единство, мы пригласим тебя туда”.

— Вряд ли я буду здесь к тому времени, — мрачно произнес Пендрейк. — Жизнь человека коротка, вне зависимости от того, каким образом он рвется к бессмертию.

“Ни один сигнал не пропадает, — поступил спокойный ответ, — потому что все сигналы есть один сигнал”.

Пендрейк не смог придумать продолжение разговора. Ему стало ясно, что среди этого метасократовского анализа он не услышит ответ на свой вопрос.

— До свидания, — это было все, что он сказал.

Ответом была тишина.

Через час нежный поцелуй Элеоноры заставил Пендрейка позабыть про все, что сказали лунные люди. Потому что она была в его руках, а не в чьих-то чужих, это ему она посылала сильнейшие эмоции любви…

Остальные события в лунном сообществе тоже носили исключительно частный характер.

Не вызвало особого удивления, принимая во внимание сказанное когда-то Большим Олухом, то, что одна из его многочисленных жен предпочла остаться за ним замужем. Сам неандерталец, похоже, смирился с ролью рядового гражданина. Это поняли все после того, как был снесен частокол, и когда Олух показал всем, где спрятана амуниция и другие материальные ценности.

Все это говорило в пользу развития их мирного будущего.

Пендрейк объяснил Элеоноре свою точку зрения на происходящее:

— Возможно, мы так и не поймем, в чем состоит суть жизни. Быть может, мы никогда не узнаем, что открыли лунные люди или думают, что открыли. Но если мы сможем организовать здесь такую службу, как полиция, отстаивающую закон, то у нас будет время, чтобы запустить эти супермашины, не опасаясь, что кто-нибудь использует их против нас. И в этом нашими союзниками станут люди, работающие над проектом Лембтона. Ну а потом мы будем делать только то, что разумно.

Элеонора вздрогнула и спросила:

— А как же этот ужасный хищник в яме?

Пендрейк улыбнулся.

— Мне кажется, я в точности знаю, что мы сделаем с саблезубым. Вот увидишь

Зима не хотела сдавать своих позиций. Снег, видимо, сходить не собирался. Когда он наконец растаял, под торжественные звуки фанфар прошло открытие нового, сверкающего, построенного исключительно из пластика Межпланетного Дома. Хоскинс получил повышение по службе: комиссар, Председатель…

— Это совершенно несправедливо, — сказал он Кри Липтону. — Я не заслуживаю этого. Есть десяток человек, которые заложили фундамент, выполнили всю черновую работу и остались в тени. Я согласился только после того, как до меня дошли сведения, что пресловутый губернатор Картрайт, потерпевший неудачу на последних выборах, метит на эту должность, как на своего рода пенсию за заслуги перед партией.

— Я бы не стал волноваться из-за этого, — возразил Кри Липтон. — Ты сможешь оказать этим людям помощь, которую они никогда бы не смогли получить сами. Кстати, видел объявление о Венере? С признанием колонии Лембтона в качестве члена ООН граждане этой планеты получили высокий статус. Смерть профессора Грейсона, ученых и их семей оказалась не напрасной.

Хоскинс кивнул:

— Это большая победа.

Он был прерван собеседником:

— Послушай, Нед, я, собственно, хотел тебя увидеть вот по какому поводу… Бери шляпу и идем со мной.

Улыбающийся Хоскинс покачал головой:

— Не могу, старик. Доклады нашей первой экспедиции на Луну идут потоком. И, знаешь, есть один любопытный факт… — Он достал из ящика папку и вынул из нее несколько листов бумаги большого формата. — “Пленные наци сообщают, — прочитал он, — что они были захвачены с такой легкостью потому, что их вооруженные силы уже несколько месяцев проводили раскопки в заваленных туннелях, пытаясь раскопать ход, ведущий к каким-то существам, обитающим внутри Луны. Они заявляют, что эти существа — люди. В ходе наших расследований мы не обнаружили ничего, кроме нескольких тупиковых туннелей”.

Он увидел, что Липтон смотрит на свои часы. Агент ФБР перехватил его взгляд и извинился.

— Мне неприятно тебя прерывать, но приближается час “ноль”, и у нас есть лишь минимум времени, чтобы полететь в Нью-Йорк и поприсутствовать на охоте. Зверь загнан.

Хоскинс был поражен.

— Неужели… — Он вскочил на ноги и схватил шляпу и плащ. — Давай же! Поехали!

Когда послышался шум, плотный мужчина бросил быстрый взгляд на своего лидера.

— Ваше превосходительство… — начал он.

Он замолчал, заметив, что сухопарый вождь не кладет трубку на рычаг телефона, а продолжает смотреть прямо перед собой. Испытывая неловкость, Бордман увидел, как трубка выскользнула из ослабевших пальцев, а лицо его собеседника превратилось в темную безжизненную маску.

Бордман решил рискнуть:

— Ваше превосходительство, перед самым звонком вы говорили, что теперь, когда наши позиции на Луне и почти все наши двигатели захвачены, мы сможем использовать корабли, которым удалось вырваться из кольца, как ядро для осуществления пиратских миссий на межпланетных трассах, которые вот-вот начнут функционировать. Вы сказали, что мы станем пиратами двадцать первого века. Мы…

Он замер от страха. Длинные костлявые пальцы его превосходительства шарили в ящике стола. Когда его рука поднялась над столом, в ней был зажат “маузер”.

Когда Липтон, Хоскинс и еще с десяток других людей ворвались в комнату, плотный человек стоял перед столом, за которым сидел худой мужчина, поднимающий пистолет к своему виску.

— Ваше превосходительство, — закричал в исступлении Бордман, — вы лгали. Вы тоже боитесь.

Пистолет рявкнул, сухопарый скорчился в агонии и соскользнул на пол. Бордман стоял над телом, охваченный немым ужасом; он даже перестал ощущать присутствие вторгшихся сюда людей.