Ознакомительная версия.
…Некоторое время он лежал в полном оцепенении, потом медленно, как будто нехотя, к Таманцеву начали возвращаться ощущения тела, голова кружилась, затем появилась боль, в висках глухо стучало, мышцы ослабели до такой степени, что даже пошевелить пальцем он не мог…
Сколько Иван провел в таком состоянии?
Час, не меньше. Мысли путались, сознание то возвращалось, то угасало, стирая ощущение времени.
Наконец сквозь плавающую перед глазами муть он сумел различить тлеющие, уже подернутые пеплом угли костра.
Попытка пошевелить рукой внезапно увенчалась успехом. Иван с трудом дотянулся до заготовленной кучи хвороста и бросил в почти угасший костер несколько веток. Они занялись неохотно – язычки пламени скользнули по отслоившейся коре и угасли, но через некоторое время ветки все же вспыхнули, разгоняя сгустившийся мрак, отбрасывая тьму к границе окружающих поляну деревьев.
Иван с трудом возвращал себе восприятие реальности.
Теперь, после произошедшего, он не озирался по сторонам, а прислушивался к внутренним чувствам.
Ощущение угрозы, постоянного давления на разум исчезло.
Приблизительно через полчаса ему удалось встать.
Жутко, как-то по-звериному хотелось есть. Голод терзал не столько внутренности, сколько рассудок, пальцы противно дрожали, когда он вскрывал пищевой рацион и, не помня себя, давился сухим, прессованным брикетом, запаянным в вакуумную упаковку полторы тысячи лет назад…
Все происходящее казалось дурным сном, выглядело слишком фантастично, чтобы быть реальностью, но отвергать данность Таманцев не собирался.
Насытившись, он с трудом сделал несколько глотков теплой воды из фляги, потом некоторое время сидел, ощущая лишь непроизвольные сокращения мышц, возвращающие тепло озябшему телу.
Наконец после длительного отдыха он почувствовал, что понемногу приходит в себя. Вставая на ноги, Таманцев еще пошатывался от слабости. Первым делом он снова подкинул в костер веток и затем водрузил поверх занявшегося огнем хвороста несколько толстых сучьев.
Сразу стало светлее, спокойнее, тьма отступила еще на несколько шагов, пламя костра высветило те самые деревья, в кронах которых еще недавно прятался зверь.
Таманцев посмотрел в ту сторону не без страха. Где-то в глубине души он опасался, что увидит следы пожара, – сейчас он не мог поручиться, что на самом деле являлось реальностью, но, увидев потрепанные, местами зияющие темными провалами вырванных ветвей кроны, понял, что не ошибался, отделяя реальность физическую от игры разума.
Зверь действительно прятался там и воспринял образ лесного пожара как данность, панически спасаясь бегством от несуществующего пламени.
За всю жизнь Иван не испытывал такого потрясения, как сейчас.
Конечно, он знал о существовании кибрайкеров и мнемоников, пользовался различными устройствами маскировки, в том числе сложными фантом-генераторами, способными создавать полноценные иллюзии, но все перечисленное относилось к миру высоких технологий, достижений научно-технического прогресса цивилизации, а не к способностям разума отдельного человека.
Я изменился… – стучалась в висках настойчивая мысль. – Моя болезнь привела к появлению новых способностей. Биосфера планеты воздействовала на меня, не убив, но превратив в кого-то другого…
Он смотрел на сломанные ветви, истрепанные, будто ураганным порывом ветра, кроны деревьев, пытаясь оценить размеры прятавшегося там животного.
«Я изменился. Но это изменение спасло меня от смерти».
Искать в любой ситуации положительные стороны, а не предаваться отчаянию по поводу уже ставших фактом свершившихся событий было одной из отличительных черт характера капитана Таманцева.
Однако на этот раз все оказалось много сложнее, чем предполагал прошлый жизненный опыт. Временами в мыслях, захлестывая разум, проскальзывал ужас… ужас перед самим собой.
«Но что я сделал? Прогнал животное силой рассудка, создав иллюзию?
Нет, неверно. Иллюзия в мире физическом не появилась. Воздействие происходило на уровне внушения. Подобные случаи хорошо известны. Во все времена существовали люди, обладающие даром внушения…»
Иван вернулся к костру, присел у огня, протянул к нему руки.
«Да, я мог бы допустить, что в минуту смертельной опасности у меня обнаружился скрытый до времени дар, – размышлял он. – Но я нахожусь на чуждой планете и воздействовал вовсе не на человека, которому мог бы передать знакомые образы, а на животное, относящееся к местной биосфере…»
Размышлять здраво оказалось крайне тяжело.
Не стоило забывать о явной сигнатуре, которую воспринимал его рассудок. К тому же теперь Таманцев мог объяснить самому себе источник постоянного внутреннего напряжения, чувства угрозы, которое сопровождало его на протяжении последних суток пути. Двигаясь по дороге, он воспринимал биоэнергетические волны, исходящие из лесных чащоб по обе стороны просеки. Если рассуждать здраво, то в лесных дебрях шла постоянная борьба за существование, кто-то погибал, кто-то пожирал свои жертвы, и эманации подобных событий не могли нести ничего, кроме ощущения окружающей со всех сторон угрозы.
Такое допущение вело к необходимости осмыслить и как-то объяснить свои внезапно проснувшиеся способности, но Иван не строил иллюзий по данному поводу. Он вряд ли сможет разобраться, дать четкий категоричный ответ без использования сложной медицинской и диагностической аппаратуры.
Возможно, что-то прояснится, когда я доберусь до города.
Здравая мысль. Сейчас следовало успокоиться, отставить домыслы, дать отдых разуму и телу, ведь впереди еще около сотни километров пути.
«Я должен отдохнуть». – Он и без самовнушения чувствовал, как снова, уже второй или третьей волной, накатывается непомерная усталость, глаза буквально слипались, и Иван не стал сопротивляться, – подбросив в огонь остатки дров, он лег на мягкую подстилку мха и почти мгновенно провалился в черноту лишенного сновидений сна…
* * *
Его пробуждение нельзя было назвать приятным.
Таманцев проснулся мгновенно, словно от корабельного ревуна тревоги.
Где-то недалеко часто и ритмично грохотали выстрелы автоматического орудия, почва вбирала ритм разрывов, утренний ветерок доносил характерный кисловатый запах таугермина.
Иван вскочил на ноги, безошибочно определив направление и дистанцию: стреляли километрах в трех дальше по дороге.
Он машинально огляделся.
Костер почти догорел, истекая ленивыми струйками дыма.
Быстро затоптав его, он вернул на место снятый, но не поврежденный пласт мха и, держась под сенью кромки деревьев, двинулся в направлении потревоживших его звуков, стихших за то время, пока он маскировал место своего ночлега.
Ознакомительная версия.
