Простатик Вогон Джельц очень медленно улыбнулся. Сделал он это не столько ради эффекта, сколько для того, чтобы вспомнить последовательность сокращений мышц. Он только что устроил крайне душеспасительный разнос своим пленникам и теперь чувствовал себя лучше и был готов к небольшому развлечению.
Пленники сидели в Креслах Наслаждения Поэзией — прихваченные ремнями. Вогоны не питали иллюзий по поводу того, как обычно воспринимают их поэтические труды. Поначалу их сочинительские потуги были частью настойчивых требований принимать их как вполне развитую и культурную расу, но теперь единственная причина того, что вогоны продолжали эти занятия, заключалась в их кровожадности.
По лбу Форда Префекта заструился пот, обтекая электроды, прикрепленные к его вискам. Эти электроды тянулись от целой батареи электронных приборов усилителей воображения, модуляторов рифм, стабилизаторов аллитераций и отсекателей параллелизмов — которые все были настроены на самое глубокое ознакомление с поэмой, дабы ни один нюанс мысли автора не ускользнул от слушателя.
Артур Дент сидел и дрожал. Он не имел представления, что происходит, но знал, что в последнее время ему не нравилось все, что происходит с ним, и не похоже было, что что-то переменилось к лучшему.
Вогон начал читать. Он начал читать самый отвратительный отрывок своего сочинения.
— О, секноватый вурлапюк!.. — начал он. Судороги сотрясли Форда — это было еще хуже, чем то, к чему он готовил себя. — Твои соченья мне милы, / Как бляпистые плюквинки распупленной пчелы.
— А-а-а-а! — зарычал Форд Префект, бешено вертя головой, которую пронизывали иглы мучений. Форд едва различал Артура, распластанного в соседнем кресле. Он стиснул зубы.
— Но ты еще пришрякнешь, — продолжал безжалостный вогон, — мой брюклый слюзоплыз. — Он возвысил свой голос до жуткой бесстрастно торжественной ноты. — И хлупко берданешь мне преклявыми зозювками, / Не то я на мелкие цупцики разнесу тебя своими грызлохаплами, не сойти мне с этого места!
— Ы-ы-ы! — взвыл Форд Префект и дернулся в последний раз — усиленная электроникой последняя строчка со всей силы вонзилась ему меж висков. Форд обмяк.
Артур лежал спокойно.
— А теперь, земляшки, — промурлыкал вогон (он не знал, что Форд Префект на самом деле был с небольшой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, то не придал бы этому значения), — я дарю вам очень простой выбор! Либо умереть во внешнем вакууме, либо… — вогон сделал драматическую паузу, — либо рассказать мне, как вам понравилось мое стихотворение!
И вогон откинулся в своем большом кресле в форме летучей мыши, наблюдая за своими пленниками. Он снова изобразил улыбку.
Форд тяжело хватал ртом воздух. Он поворочал онемевшим языком в пересохшем рту и издал жалобный стон.
Артур спокойно сказал:
— Что ж. В сущности, оно мне понравилось.
Форд повернулся к нему с открытым ртом. Такого подхода он еще ни разу не встречал.
Вогон удивленно поднял бровь, которая неплохо прикрывала его нос, а потому была сама по себе вещью нелишней.
— Вот как! — выдохнул он, заметно изумленный.
— Ну да, — продолжал Артур. — На мой взгляд, некоторые детали метафизического образного строя были особенно эффектны.
Форд не сводил с него глаз, медленно пытаясь уложить эту совершенно небывалую идею в голове. Неужели перед ними открывается какая-то возможность вырваться из создавшегося положения?
— Так, продолжай, — попросил вогон.
— Ну… а также… э-э… интересные ритмические ходы, — продолжил Артур, — которые, как мне показалось, обыгрывают… э-э-э… — Артур застрял.
Форд бросился ему на помощь, выпалив:
— Обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры… э-э-э… — он тоже застрял, но Артур уже снова был наготове:
— Человечности…
— Вогонности! — прошипел ему Форд.
— О да! Вогонности, прошу прощения, сострадающей души поэта, — Артур почувствовал, что садится на своего конька, — которая прорывается через медиум противоречивости семантической структуры с тем, чтобы сублимировать ее, трансцендировать и разрешить фундаментальные дихотомии Другого, — Артур торжествующе возвысил голос, — и слушатель испытывает глубокое и живое прозрение о… о… э-э… — тут он неожиданно сломался. Форд метнулся выручить его:
— Во все, о чем, собственно, и было стихотворение! — воскликнул он. В сторону он тихо проговорил, — Молодец, Артур, это было классно!
Вогон оглядел их долгим взглядом. На мгновение его мрачная душа была тронута, но он решил: нет. Слишком мало и слишком поздно. Голос его стал похож на кота, точащего когти об синтетическую обивку дивана.
— То есть, вы утверждаете, что я пишу стихи потому, что под маской моей гнусной, подлой, бессердечной личности моя подлинная сущность просто хочет быть любимой? — сказал он. — Я правильно понял?
Форд натянуто улыбнулся:
— Да, именно так, — сказал он. — Ведь в сущности глубоко внутри все мы… ну, вы понимаете…
Вогон поднялся с кресла.
— Так вот, нет! Вы жестоко ошибаетесь, — сказал он. — Я пишу стихи только для того, чтобы потешить свою гнусную бессердечную личность. Я все равно выброшу вас с корабля. Часовой! Отвести пленников в шлюз номер три и выкинуть наружу!
— Как? — вскричал Форд.
Огромный молодой вогон-охранник вошел и вытащил их из кресел своими большими прыщавыми лапищами.
— Вы не имеете права выбросить нас в космос! — кричал Форд. — Мы пишем книгу! Неприкосновенность прессы!..
— Сопротивление бесполезно, — рыкнул на них вогон-охранник. Это была первая фраза, которую он выучил, попав в Вогонские Патрульные Части.
Капитан проследил за ними довольным взглядом и отвернулся.
Артур со всех сил повернулся к нему.
— Я не хочу умирать! — закричал он. — У меня голова болит! Я не хочу попасть на небо с головной болью, я буду нервничать и не смогу насладиться раем!
Охранник плотно обхватил их обоих за шеи и, почтительно поклонившись спине капитана, вытащил, несмотря на сопротивление, Артура и Форда с мостика. Стальная дверь закрылась, и капитан снова остался наедине с самим собой. Он задумчиво полистал свою книжечку со стихами, бормоча себе под нос:
— Надо же… обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры…
На минуту вогон задумался, а потом захлопнул книжку с мрачной ухмылкой.
— Смерть — слишком мягкая мера для них, — сказал он.
* * *
В длинном обитом сталью коридоре гулко отдавались звуки беспомощной борьбы двух гуманоидов, надежно схваченных под мышки резиновыми руками вогона.
