— Господи боже! — прошептал Иван Никифорович. — Вот ведь напасть. Доктора! Срочно позовите доктора!
Профессор оглядывался в поисках того, кто бы мог помочь, но даже редкие прохожие, только что бродившие поблизости, куда-то делись.
— Аркашенька, надо помочь! Там ведь человек, а ну как с ним что-нибудь приключилось?!
Аркадий Петрович сделал нерешительный шаг к упавшей повозке. Признаться, он не был уверен, что хочет или может кому-то помочь. Но тут послышалось уже знакомое шипение, открылась дверца, и из повозки вылез человек.
Аркаша был впечатлен внешностью незнакомца. Высоченного роста блондин, с выдающимися скулами и надменным взглядом. Одет он был в длинный черный плащ. Пострадавший казался вполне резвым, и на взгляд Аркадия Петровича, в помощи не нуждался. Одновременно открылась и дверь этого странного заведения.
— Нэйб, скотина! — гаркнул здоровенный мужик, показавшийся в проеме. — Я тебя предупреждал! — откуда ни возьмись, в его руках появилась дубинка с искрами на конце.
— Спокойно, Барул, — незнакомец в плаще похлопал его по плечу. — Приятно, когда бармен встречает тебя уже на улице. Мне как всегда.
— Я не бармен!
Здоровяк взмахнулся дубинкой. Мелькнули руки-ноги. Сверкнула вспышка. Раздался треск, крик. Потом снова. Аркадий еще не совсем пришел в себя, чтобы уследить за всем или как-то среагировать. Он мог лишь с некоторым злорадством наблюдать, ожидая, как сейчас этот безответственный человек получит по заслугам.
Он оказался даже немного разочарован, когда схватка прекратилась. Тот, кого назвали Нэйбом, стоял над поверженным здоровяком, помахивая перед его носом отобранной дубинкой.
— Бармен… не бармен… насрать мне! Развели тут свинарник! — Нэйб чуть задыхался, свободной рукой стряхивая с плеча прилипший пакет. — Мне нужно выпить. Я не могу сидеть в вашем гадюшнике трезвым. Этот грохот, который вы называете музыкой, здорово выводит меня из себя. Ну что за идиотизм — назначать здесь деловые встречи!? — он с размаху ударил дубинкой по корпусу повозки, добавляя новую вмятину.
— Тебе флаер не жалко? — простонал толстяк. — Третий здесь уже разбиваешь.
— Не жалко. Я его позаимствовал.
— Ты уже всех достал, псих!
— Ага… псих… достал… а знаешь почему я все еще жив? Отвечай! — Нэйб ткнул здоровяка в живот дубинкой.
— Потому… — здоровяк крякнул и сплюнул кровью, — …потому, что ты хороший пилот… ублюдок.
— Я лучший! Поэтому ты сейчас пойдешь и лично нальешь мне. А заодно подумаешь, почему лучший во Вселенной пилот уже который раз не может посадить чертов флаер в этом загаженном переулке перед вашим вонючим притоном?!
— Потому, что ты псих и опять обдолбался хааша.
— Нет! — Нэйб дважды наотмашь ударил толстяка дубинкой. — Потому, что этот грохот сводит меня с ума! Где вы взяли того придурка, что играет у вас? Его надо запереть в звуконепроницаемой комнате и дать яд… Или хааш.
Затем, как ни странно, он подал руку лежащему. Помог ему подняться и обнял за плечи, словно старого друга.
— Идем, мне надо выпить. Выпить и заткнуть уши, пока я не сошел с ума.
— Когда-нибудь доктор Кха Грат скормит тебя крысам, — проворчал Барул, и они скрылись в черном провале двери, так и не обратив внимания на Аркадия Петровича и Ивана Никифоровича.
Аркадий поплотнее запахнул халат и стряхнул с тапочек наприлипавший к ним мусор. Затем, на всякий случай, посмотрел вверх. Небеса пока не собирались посылать им новое испытание. Тогда он решительно шагнул к двери, пока судьба не передумала. Сзади слышалось легкое шарканье Ивана Никифоровича. От повозки неприятно пахло чем-то едким и удушающим. Они постарались проскользнуть мимо, задержав дыхание.
Внутри все оказалось почти так, как Аркадий Петрович себе и представлял. Визжащая музыка, с безбожно фальшивыми нотами, духота и множество народа. В нереальном свете цветных вспышек лица некоторых казались нечеловеческими, хотя Аркадий и понимал, или, во всяком случае, надеялся, что это лишь игра света или его, уставшего от сегодняшних потрясений, разума. Он не особенно желал всматриваться в детали.
Разумно было бы уйти отсюда. Уж больно это место не походило на клуб, где собираются путешественники во времени, или хотя бы те, кто имеет представление об этом процессе. Собственно, Аркаша уже был готов потянуть профессора наружу, тем более что тот застыл с вытаращенными глазами, глядя на людей. Но что-то удерживало его. Ведь идти им было некуда. А с этим местом его немного роднили знакомые звуки Вагнера, пусть и так искаженного.
— Вы видите это?! — профессор не смотрел на Аркашу, он в оцепенении уставился на одного из посетителей.
Аркадий Петрович и сам уже выделил его среди прочих. Ростом метра два, он был худ, словно дистрофичный ребенок. Кожа на лысом черепе сильно отливала зеленым, и когда он подходил к стойке бара, его ноги сгибались в трех суставах.
— Иван Никифорович… э… признаться, я вижу это… но предпочитаю думать, что этого нет… или я вижу не то, что есть…
— Глупости! Раз мы оба видим его, это может означать лишь одно — мы не одиноки в этой Вселенной. Теории о множественности населенных миров — верны. Перед нами человек с иной планеты!
— Или из преисподней… он здорово похож на черта… — у Аркадия Петровича сильно разболелась голова. Пожалуй, сейчас он был бы рад оказаться мертвым.
— Подумать только… ино… инопланетянин! Мы должны поговорить с ним!
Профессор со всех ног бросился к зеленокожему чудовищу, как будто боялся, что тот внезапно исчезнет, превратится в дым и растворится. Аркадий бросился за ним, но не успел и двух шагов сделать, как с размаху налетел на кого-то.
— Простите. Право, я виноват, но тут такая суматоха… — бормотал Аркадий Петрович, пытаясь протиснуться дальше.
— А ну постой!
Кто-то весьма невежливо ухватил его за плечо, разворачивая в обратную сторону. Аркаша рванулся, но в результате, рукава его халата сползли, лишив руки изрядной доли подвижности.
— Поверьте, любезнейший, мне очень жаль… — повторил Аркадий Петрович и осмелился поднять глаза на державшего его.
Он очень боялся увидеть кого-то с кожей неестесвеннейшего цвета или кого-нибудь, вроде того отброса, что испачкал обильным изрыганием его тапочки.
Против ожиданий, этот человек показался ему довольно приятным. Возможно, это впечатление создавалось контрастом с теми, кого он видел на улице и большинством окружавших его сейчас. Если не считать изрядного роста (впрочем, Аркадий Петрович и сам был не мелкого десятка), и руки, по-прежнему вцепившейся ему в плечо, человек казался весьма дружелюбным, столь притягательно он улыбался. Да и во взгляде, пристально уставленном на Аркашу, враждебности не наблюдалось.
