Ознакомительная версия.
– Кушай на здоровье.
Работа шла своим чередом, мелькание «груш» сливалось в пляску красок и ментальных образов. Авита удивилась – тщательно подогнанный обруч все сильнее давил виски.
– Что за Дурь Мировая? Мне ведь больно.
После этих слов хватка обруча вроде бы ослабела. Картинка на мониторе опять встрепенулась, Авите пришлось прищуриться, чтобы удержать изображение на сетчатке.
– Ох, мамочка и папочка! Когда это кончится?
Она скосила глаза, ловя цифры на таймере, оказалось, что прошло всего полчаса, до конца восьмичасовой смены оставалась целая вечность. «Груши» сыпались словно из рога изобилия, команды норовили усложниться, в какой-то миг Брукс показалось, что она утратила способность различать цвета. В висок тонко, остро и точно ударило молоточком боли. «Неужели вся эта сумятица у меня в мозгах происходит из-за калассиановского блока?»
Растерянность охватила Авиту. Изображение мигнуло, зарябило, исчезло, потом восстановилось, обретя идеальную четкость кошмара. Левую подвеску сплошь усеивали красные «груши». Призывно горела желтая полоса. Запасник оказался пуст. Разум Брукс заметался, отыскивая несуществующее решение.
– Система, сброс!
Она метнула в пустоту ментальную команду аварийной остановки и немного расслабилась. Остановка конвейера считалась нежелательной, это могло стоить годовых премиальных, но, по сравнению с порчей сборочного автомата, была, пожалуй, куда меньшим злом.
Картинка застыла. Автомат прекратил пульсировать, «груши» замерли на подвесках, застыли кольца накопителей.
– Уф!
Брукс судорожно вздохнула и стянула очки, вытерла глаза и мокрый лоб. Потом убрала со лба растрепавшиеся пряди.
В ту же секунду ее охватила растерянность – реальное положение вещей совершенно не соответствовало тому, что коварно подсовывал ей монитор Системы. Сборочный автомат продолжал неистово работать, поглощая вперемежку все детали – «красные», «синие», «желтые» – любые. Впрочем, вне виртуального мира очков все железяки были одного и того же цвета – цвета стали – и различались только сомнительными подробностями формы. Оба конвейера, левый и правый, крутились вовсю, детали шли на приступ, явно собираясь похоронить под завалом сборочную машину. Автомат не сдавался и, лихо сотрясаясь, неистово плющил неодушевленные жертвы, сильная вибрация раскачивала его станину. Лязг и скрежет стояли невероятные – прозрачные стенки операторской кабины недовольно бряцали, по ту сторону от машины, в приемном лотке, росла куча безнадежного изжеванного, покалеченного металлического лома.
Ошеломленная Брукс видела, как грузной рысью несется по узкому проходу разъяренный мастер Цин. Его щеки пылали пятнами, короткие волосатые пальцы многозначительно сжались в плотные кулаки.
– Дура! ДУРА!!! Жми ручной останов!
Авита опомнилась и рванула рычаг. Конвейеры под потолком нехотя, словно бы вразвалку, протащили подвешенный к ним груз еще около метра и встали, глухо и чопорно лязгнув напоследок. Должно быть, неудовлетворенный демон беспорядка, вселившийся в Систему, приготовил прощальную шутку – в этот момент разом ослабели все захваты, и подвешенные к потолку детали четырех сортов, словно весенняя капель, бойко посыпались вниз, со стуком ударяясь о бетонный пол. Болванки падали относительно далеко, но осторожный мастер съежился и бодрыми скачками пустился под защиту Авитиной будки – каждая такая «капля» превосходила размерами футбольный мяч. Цина не любили за мелочность, люди в соседних отсеках, оправившись от удивления, неистово, взахлеб захохотали. До Брукс почти не долетали приглушенные перегородкой стонущие звуки, зато она отлично видела искаженные хохотом лица подмастерьев пси-механика.
– Идиоты – таким, как вы, не жалко ни себя, ни других, ни испорченной работы! И ты, Брукс, ты тоже куриная башка! – Толстяк Цин едва не плакал, растирая струйки пота по лбу и короткому ежику пегих волос.
Авита, с горя осмелев, огрызнулась:
– Свободный гражданин, ваша сенс-автоматика развалилась до трусов.
– Постыдись, Авита – у тебя на уме одни трусы.
Цин замолчал и завозился со служебным уникомом.
«Стучит дирекции». Хитрец не включил звук, обходясь клавиатурой, Авита не сумела разглядеть через плечо ябедника мелкий текст.
– Пошли, Брукс. Сама будешь объясняться – тебя хочет видеть Мидориан.
Авита уныло поплелась к выходу. На пороге она обернулась – груда испорченных деталей гордо высилась наподобие революционной баррикады. Цин и Авита вышли под открытое небо. Все так же изливало зной беспощадное солнце. Жирно блестела пролитая кем-то лужа синтетической смолы. Брукс, зазевавшись, наступила в самую середину.
– Вот пакость!
За стоптанными сандалиями потянулся грязный след, подошвы теперь липли к дорожке, но коротышка мастер Цин все равно едва успевал за широкими шагами подчиненной. Легкий металл и особенное стекло административного корпуса наводили на мысль о престиже. Авита шагами сосчитала мраморные ступени – их оказалось ровно шесть.
Секретарша босса, тоненькая порочного вида стрекоза, смерила Брукс ироническим взглядом. Авита гордо распрямила плечи, но не могла скрыть ни потертых бриджей, ни длинной, невесть откуда взявшейся царапины на предплечье.
– Вас ждут, – фальшиво-любезно пропела девушка.
Мастер Цин почему-то остался за дверью. Авита потянула на себя дорогую ручку и оказалась в кабинете Мидориана.
Зрелище стоило посещения – в просторной квадратной комнате не держали ничего лишнего, зато все остальное оказалось выверенным до мелочей. Пустой, чистый, идеальных обводов, настоящего черного дерева стол отгораживал босса от посетителей – грань субординации, указатель «кто есть кто». Между краями толстого ковра и стенами не оставили ни малейшего зазора. Авита поежилась – ковер выглядел очень дорогим, невероятно чистым и был абсолютно белым. Остатки смолы с сандалий Брукс тут же переместились прямиком на его густой ворс, но Мидориан, кажется, ничего не заметил. «Вот и славно!»
На стены комнаты непонятно как, без швов и гвоздей, натянули дорогую материю – бледно-жемчужный плотный шелк. Шкафов не было, должно быть, вся необходимая боссу информация пряталась в тонком теле плоского! элегантного сайбера.
Чуть повыше плеча засевшего в кресле администратора, на мягко переливающейся стене, висела картина. Брукс на минуту забыла о грядущем разносе – полотно завораживало. Неизвестный художник изобразил высокий утес – его уступы, чуть намеченные беглой кистью, трогали ясной чистотой форм. Казалось, акт творения только что совершился и новорожденный камень еще не успели источить ни непогода, ни беспощадное время. С вершины утеса стекал неширокий тугой водопад, рука мастера неуловимым приемом воссоздала на полотне дрожащую радугу брызг. У подножия скалы собралось мелкое, почти круглое озеро. В лодке-плоскодонке, спиной к зрителю стоял человек в темной куртке, с шестом в руке. Маленькая, по сравнению с утесом, фигурка притягивала взгляд тонко переданной аурой замкнутости и тайны.
Ознакомительная версия.
