— Ты чё несешь, Дюль, окстись! — возмутился я в лучших чувствах. — Чтобы я вас выгнал?
— Кто тебя знает? Может, пока мы воевали, ты тут себе порядочную нашел? И вдруг на пороге — девка приблудная с дитем в подоле. Впрочем, проехали уже. Налей.
Я плеснул в стаканы на палец. Коричневого кубинского рома, который Дюлекан привезла с островов.
Моя бутылка «Новомосковской», едва вынутая, была ею засунута обратно в морозилку. А в руках у нее оказалась квадратная литровая бутылка с этим пойлом.
— Это Таня для тебя, козла, тащила. Порадовать хотела, — причитала Дюля, привычно вынимая пробку из бутылки. — Все же это первый ром с Кубы. Новой Кубы. А Таня так и не смогла стать кубинкой, в отличие от меня. Для нее ром — экзотика. Она вообще там как монашка жила. Вот скажи мне как на духу: за что тебя так любить?
— Как это случилось? Где ее похоронили?
— Похоронили ее по-русски в Береговом на военном кладбище с воинскими почестями. На кубинских мостках. Все же Бисянка — лейтенант нашей армии. Я не дала этим полосатым выкинуть ее в море по их дурной традиции. Мы уже практически прошли архипелаг. Так, несколько мелких островков оставалось по правому борту. Уже, считай, прямая трасса до Берегового. Кто бы мог подумать, что какая-то гнида там еще скрывается. Из пулемета нас обстреляли. С берега. Таня нагнулась, чтобы Маришанечку собой прикрыть — тут ей в висок пуля и прилетела. Сразу наповал. Не нагибалась бы — так бы мимо и прошла между ней и дочкой. Судьба! Никуда от нее не уйдешь. Судьбы и боги боятся. Отомстили ей, гады, за полсотни своих подельников.
— Сколько? — удивился я.
— Если точно считать, то ее личный счет — пятьдесят шесть жмуров. На прикладе увидишь. Каждый жмур — маленький серебряный гвоздик.
— Прям как у ее деда, — вырвалось у меня.
Дюлекан выпила, поставила стакан со стуком на столешницу, потом развязала горловину второго сидора и вывалила на стол несколько небольших свертков.
— Это документы на Таню и Маришаню, чтоб пенсию дочке оформить по гибели кормильца и вообще легализовать ее тут у вас в орденской бюрократии.
— Что я — дочку не прокормлю?! — возмутилась моя самость.
— Прокормишь, Жорик, я в этом теперь не сомневаюсь, — согласилась Дюлекан, но моментально выдала новое возражение: — Но пенсия дочери за погибшего офицера нашей армии на Кубе — святое. Не обижай всех нас отказом.
Развернула второй сверток и высыпала на стол несколько тяжелых знаков на винтах.
— Это Танины награды.
Дюля ласково перевернула знаки и выложила их в ряд.
— Ее кубинские награды, — уточнила она. — Боевой орден Камило Сьенфуэгоса и почетный знак снайпера, упокоившего полсотни врагов. — Она повертела в руках знак — позолоченные скрещенные в горизонтальной плоскости винтовки, в центре которых небольшой медальон с цифрами «50». — И медаль за освобождение Диких островов. Это тебе на хранение в семью.
— И у тебя такие награды есть?
— Есть, — ответила гордо. — Орден Че Гевары.
— А что не носишь? — спросил я.
Дюля усмехнулась застенчиво, отвела глаза, а потом выдала:
— Сиську трет винтом.
Кинула на стол еще толстую пачку фотографий, сказав устало:
— Потом посмотришь. Я не смогу. Я плакать буду. Налей еще. Наташку заодно помянем.
Выпили, по старой русской традиции, не чокаясь.
— Там еще в оружейной сумке, — припомнила Дюлекан, — ее «светка» с оптическим прицелом, наган, наградная «беретта» и почти десяток разных никелированных револьверов. Для твоей коллекции, между прочим, Таня это блескучее барахло собирала из трофеев. Старалась. У других выменивала.
Последнюю фразу Дюля сказала как бы с осуждением, кивнув на стену, где эта коллекция была у меня развешана.
Новая Земля. Протекторат Русской армии.
Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.
23 год, 14 число 4 месяца, пятница, 21:20.
— И запомни, Жорик, ты был единственным мужчиной в короткой жизни Бисянки. Как она тебя любила! Как любила! Аж завидки брали. Ну не стоит ни один мужик такой любви. Как увидела она тебя на конкурсном отборе, еще там, в Старой Москве, так и пропала. А ты слепой дурень был. Чурка безглазая. — Дюля смахнула слезу мизинцем. — Я из-за этой зависти к Танькиной любви и с Доннерманом спуталась. Вам назло. А, ладно… Дело прошлое.
— Что ж она тогда сачковала гаремную очередь? Раз так меня любила, — выдал я давно интересовавший меня вопрос.
— Совсем тупой, да? Да делить она тебя ни с кем не хотела. — И через паузу: — Что сидишь как засватанный? Наливай.
Новая Земля. Протекторат Русской армии.
Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.
23 год, 15 число 4 месяца, суббота, 07:03.
— Ну вот и исполнилась мечта идиотки, — заявила Дюля, активно позевывая спросонья, потягиваясь, раскинув руки в стороны, — Жорика в постель затащила.
Грудь ее на фоне рассеянного тюлем рассвета обозначилась четче и выглядела просто на миллион долларов.
А у меня весь мокрый сезон не было женщины. Не со школьницами же мне педофилией заниматься? Да и не в моем характере просто так титьки мять. А училки все тут глубоко замужем. Баб на Новой Земле на всех не хватает. Такое вот тут Иваново наоборот.
Я приподнялся и завалил Дюлекан снова в койку. Просто и грубо.
— Щас, исполним все твои мечты, — хитрым голосом сказочника из детской телепередачи пообещал я ей, ложась на нее и отираясь носом о ее нос. — У тебя есть три желания. Загадывай.
— У меня всего одно желание, — вспыхнув глазами, лукаво заявила прекрасная кубоэвена. — Но трижды!!!
Новая Земля. Протекторат Русской армии.
Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.
23 год, 15 число 4 месяца, суббота, 08:53.
— Завтраком кормить солдата будешь, хозяин? — мурлыкала Дюлекан, царапая коготком мне грудь. — А то мне скоро пора. До конца дня я должна быть в Береговом, иначе стану дезертиром. Или дезертиршей? Нет, дезертирша — это жена дезертира. Скорее дезертиркой, так правильно? Ты знаешь, что делают с дезертирами в военное время?
— Расстреливают, — раззявил я пасть в солидном зевке.
Хоть тут на Новой Земле ночи и длинные, но я не выспался.
Да и никто бы не выспался с такой секс-бомбой. А нам еще ночью приходилось неоднократно отрываться на Маришанечку — пеленать, подтирать, кормить и утешать. Хорошо еще, что Дюлекан притащила с собой некоторый запас всего необходимого.
— Во-во, — поддакнула мне Дюля, — так что корми меня быстрее. Мне еще попутный транспорт ловить. Хотя бы до ППД. На поезд я уже опоздала безнадежно.
— Возьми «лапландер», — предложил я. — Все же это твой трофей. С ветерком долетишь.
— Моего в нем всего треть, — возразила девушка. — А на оставшиеся две трети наследник — ты.
На что я резонно ответил:
— Я только Наташкин наследник. А наследница Татьяны — Маришаня. Так что я тебе свою долю дарю, а Мариночка подождет, когда станет взрослой. И вот тогда тетя Дюля ей чем-нибудь ее долю в трофейном наследстве возместит. По взаимному женскому согласию. Идет?
— Уговорил, речистый. — Дюля полезла целоваться в благодарность. А когда ей надоело мусолить мои губы, просто гаркнула по-боцмански: — Старшина Волынский, тебе первый лейтенант приказал обеспечить завтрак на все подразделение, а ты еще в койке валяешься! Мухой метнулся, иначе сейчас я тебя самого с костями съем!
Завтракали, впрочем, не торопясь. Я бы даже сказал — обстоятельно. В жестах Дюли появилась та неброская вальяжность, которая всегда отличает ветерана от новобранца. Любовался я девушкой.
— Может, все же останешься? — предложил я, наливая ей кофе. — Я похлопочу о переводе тебя в Демидовск. У меня тут уже связи образовались некоторые.
— Не могу, Жорик, даже не проси. Во-первых, я служу в Кубинской армии, и ваши кадровики тут не при делах. А во-вторых, меня там, на Диких островах, муж ждет.
