И факт существования Ионы Салдана, и то, что Латон все еще жив, не шло ни в какое сравнение с этим интервью. Интервью, которое навсегда прославит ее имя во всей Конфедерации. Ведь Келли Тирелл оказалась первым репортером в истории, которой довелось взять интервью у мертвеца.
Представить себе покойника в роли собеседника было трудно, но Шон Уоллес вполне подходил для этой роли. Сейчас он сидел на заднем сиденье транспортной платформы, беспрерывно поглаживая Фентона. Джалаль держал его под прицелом. Сидевший рядом с ней на переднем сиденье Реза внимательно прислушивался к разговору, время от времени вставляя замечания.
По мере приближения платформы к опушке джунгли редели. Сквозь черную филигрань листьев она видела красное облако, тоже редеющее и теряющее плотность. В нем прослеживались змеящиеся, нарушающие однородность структуры потоки, и это при том, что внизу царило полное безветрие.
Шон Уоллес сообщил, что он жил в Северной Ирландии в начале двадцатого века.
— Страшные были времена, особенно для человека с моими убеждениями, — мягко сказал он, — но когда Келли поинтересовалась, а что это, собственно говоря, за такие особенные убеждения, Шон лишь улыбнулся, покачал головой и пробормотал: — Такой леди, как вы, это неинтересно.
По его словам, он умер в середине двадцатых годов, став еще одним мучеником дела освобождения и еще одной жертвой британских угнетателей. Из чего следовало, что погиб Уоллес не один.
— А что случилось потом? — спросила Келли.
— Ну, мисс Келли, потом за дело взялся сам Сатана.
— Вы что же, попали в ад?
— Ад — так, во всяком случае, учили меня добрые священники — это такое место, но за переделами жизни никакого места не было. Там была сухая пустота и запредельная боль, но не физическая. Там умершие, поглощающие субстанцию друг друга, осознают, что попусту растратили свои жизни.
— Друг друга? Вы что же, были там не один?
— Нас там были миллионы. Несчетное число душ, таких же простых парней как я.
— А увидеть живых с той стороны нельзя?
— По-настоящему нельзя. Ты вроде как смотришь в затуманненое окошко. Но при этом стремишься, все время стремишься разобраться в том, что же происходит в мире живых. С этим желанием нет никакого сладу. Я видел чудеса и видел кошмары, но не мог коснуться ни того ни другого.
— Но как же вы смогли вернуться?
— Кто-то или что-то открыло для нас путь. Некое существо, не знаю как его и назвать, но определенно неземное, прошло с этой стороны, оставив дыру сюда, на эту жаркую, влажную планету. И нас уже было не остановить.
— Это чужак, неземное существо, пропустившее, как вы говорите, вас в мир живых, он по-прежнему здесь? Продолжает возвращать души из запредельности?
— Нет, он пропустил первого из нас и исчез. Теперь мы возвращаемся сами.
— Как?
Шон Уоллес нехотя вздохнул. Он даже перестал гладить Фентона и молчал так долго, что Келли почти утратила надежду услышать ответ.
— Тем же самым способом, каким пытались сделать это древние поклонники дьявола, — промолвил он наконец, тяжело роняя слова. — Со всеми бесовскими церемониями и языческими варварскими ритуалами. Прежде мне и в голову не пришло бы творить этакие бесчинства, я ведь знал, что это грешно. Но другого пути нет.
— А что это за способ?
— Мы разрушаем живые души, заставляем живых стремиться к одержимости. Ведь одержимость это конец всем мукам. Даже со всей нашей мощью мы можем открыть лишь маленький проход из запредельности, едва достаточный для того, чтобы показать погибшим путь назад. Но здесь, с этой стороны, их должен кто-то ждать. Кто-то, готовый добровольно, с радостью их принять.
— И вы причиняете живым людям страдания, чтобы заставить их пожелать избавления и овладеть ими?
— Да, так оно и есть. Добавлю только, что я ничуть этим не горжусь.
— Так что же получается… Настоящий Рей Молви все еще там? Он жив и пребывает где-то в тебе?
— Вроде бы так. Но его душа заперта в темном, надежном месте, и, по моему разумению, его вряд ли можно считать по-настоящему живым.
— А та мощь, о которой ты упомянул, — продолжала допытываться Келли, — она какого рода?
— Точно не скажу. Это вроде как магия, но не колдовская, со всякими там зельями да заклятьями, а другая. Более мрачная, потому как пронизывает мысли. И прибегнуть к ней очень легко. Ничто подобное не должно даваться человеку так просто, ибо слишком уж сильно искушение.
— А белый свет? — спросил Реза. — Он приходит из того же источника? В нем и заключена сила, которой ты обладаешь?
— Ага, так оно и есть.
— А каковы пределы ее действия?
— Ну, мистер Мейлин, об этом мне судить трудно. Пределов, может быть, и нету, просто чем сильнее твои желания, чем более ты охвачен страстью, тем дальше распространяешь ее влияние. Скажем, я сомневаюсь, чтобы столь невозмутимый человек как, хм… мистер Мейлин, смог распространить ее действие на большое расстояние.
— А не могли бы вы продемонстрировать мне свои возможности? — попросила Келли. — Чтобы я могла сделать запись и потом показать ее людям. Что-нибудь, способное заставить их поверить в правдивость твоего рассказа.
— Мисс, вы вроде бы сказали, что вы из газеты. Это чудно, я никогда не слышал, чтобы юные леди работали в газетах.
— Я работаю в… как бы объяснить… Нынче газеты превратились в… — она направила в нейронанонический информатор соответствующий запрос и, получив ответ, сказала: — Теперь это что-то вроде кинематографической хроники, только цветной, озвученной и самой свежей. Ну, так как насчет показа?
— Вообще-то, мне всегда казалось, что девушки должны носить волосы подлиннее.
— Обычно я и сама ношу волосы длиннее, — обиженно отозвалась Келли, непроизвольно проведя ладонью по покрывавшей череп голубоватой щетине. Обриться наголо ей пришлось, чтобы иметь возможность надевать без помех шлем-раковину.
Подмигнув, Шон Уоллес перегнулся через планшир и подхватил одно из пробегавших по снежным лилиям длинноногих насекомых. Он поднял его на ладони: длинное, серо-коричневое веретенообразное тело, круглая голова и торчащие, неприятные с виду жвалы. Насекомое извивалось, но оставалось на месте, словно приклеенное к его коже. Потом Шон прихлопнул его другой рукой, оставив от него мокрое место.
Келли смотрела, не отводя глаз.
Когда оживший мертвец развел руки, на месте длинного уродца оказалась чудесная бабочка. Огромные, с ладонь размером, испещренные лазурными, топазовыми и серебристыми узорами крылья светились изнутри, словно бросая вызов тускло-красному облаку. Дважды взмахнув крыльями, бабочка взлетела и, подхваченная окружавшим платформу мощным потоком воздуха, пропала из виду.
