— Но вас услышали, — напомнила я.
Дакоста задумчиво кивнул.
— Знаете, я никогда не отрабатывал это заклинание. Я был слишком горд и самоуверен, чтоб полагать, что мне может понадобиться чья-то помощь. Мы находились в замкнутом пространстве, очень далеко от Земли. У меня была только одна попытка. Это был вопль отчаяния, и я был уверен, что он так и останется гласом вопиющего в пустыне. Не было никакого шанса, что меня кто-то услышит и успеет сориентироваться за те секунды, которые были от первой звезды до третьей. Я не представляю, что кто-то на Земле смог сделать такое. Это должен быть маг высочайшего класса, не просто чародей, а могущественный волшебник. Услышать, понять, определить, что нужно сделать, и безошибочно направить по каналу точно нацеленный энергетический поток…
— Может, они откопали Мерлина, — пробормотал Хок.
Дакоста сердито взглянул на него, а потом усмехнулся:
— Вы всерьёз думаете, что такое было по силам Мерлину?
Следующий день прошёл без происшествий. Наша баркентина более чем когда-либо, напоминала ковчег, но то, что на первый взгляд казалось неразберихой, на самом деле было вполне упорядоченным сосуществованием полтысячи человек в одном звездолёте.
К вечеру, когда ожидался выход из скачка, в рубке собралось не менее десятка человек, в том числе Тонни Хэйфэн, Ван Хален и ещё несколько пассажиров. Остававшиеся на местах специалисты, наверняка, подключили канал видеосвязи с командным отсеком, чтоб не пропустить этот исторический момент. Мы возвращались, а наш «Пилигрим» в первый раз летел домой.
Я сама села за центральный пульт, хотя в этом не было необходимости. Всё происходило автоматически. Баркентина легко выскочила из подпространства, и среди уже знакомых звёзд засверкал гирляндами огней маяк под поэтичным названием «Элегия», один из тех, что окружают Солнечную систему, где допустимо движение только на досветовой скорости. Именно на эти маяки ориентируются летящие к Земле звездолёты, и здесь они ожидают распоряжений диспетчерских служб, указывающих коридор и режим прохождения к точке назначения.
На верхних экранах засиял белый диск солнца и несколько планет, среди которых наши нетерпеливые глаза искали Землю. Увы, она была с другой стороны светила, зато нам подставил свой бок красный, подёрнутый прозрачной паутинкой огней Марс, и сигналил радужным кольцом красавец Сатурн, вокруг которого так знакомо сверкали крупные орбитальные станции и комплексы, окружённые роями оживлённо движущихся кораблей.
Тем не менее, дружное «Ура!» прозвучало по всем населенным отсекам звездолёта и эхом прокатилось по гулким пустым помещениям.
Мы были почти дома, но «почти», ещё не значит, что на Земле. Я прекрасно понимала, что сейчас нас запросто могут завернуть на какую-нибудь карантинную станцию, где нам ещё, бог знает сколько, придётся писать отчеты и терпеть повышенное внимание медицинского персонала.
Я положила руки на штурвал и отвела звездолёт в сектор ожидания возле маяка, чтоб не оказаться по курсу очередного космического скитальца, направляющегося в нашу систему. Вербицкий, не дожидаясь приказа, начал вызывать Землю.
Я ожидала услышать дежурное: «Диспетчер на связи. Прошу подождать несколько минут», но вместо этого на одном из верхних экранов появилось новое изображение, от которого наши сердца запели, подобно ангелам в Небесах. Там в удобной позе расположился в кресле чуть бледный черноглазый, черноволосый человек, который взглянул на нас дружеской улыбкой, и до боли родной голос Андрея Радчука произнёс:
— Доброе утро, «Пилигрим», рад видеть вас всех в добром здравии. Доброе утро, командор, — он с нежностью взглянул на меня. — Я счастлив снова видеть вас на мостике звездолёта, возвращающегося после выполненного задания.
— А как я рада видеть тебя, Андрей! — не сдерживая эмоций, воскликнула я. — Только теперь я начинаю чувствовать, что мы на пути домой.
— Именно, — кивнул он. — Рад сообщить, что вам дают «зелёный свет». Маршрут сейчас передадут. С орбиты пойдёте по посадочному лучу.
— Хочешь сказать, что нас пустят на Землю? — недоверчиво уточнила я. — У нас на борту есть люди, право которых на пребывание на Земле не подтверждено миграционными службами.
— Правда? Мне об этом ничего неизвестно, — пожал плечами Андрей. — Зато я знаю, что вас ждут с нетерпением. К встрече готовы.
— Байконур? — для проверки спросила я.
— Точно нет, другой космодром, но какой не знаю. Потому и будет луч.
— Маршрут получен, — сообщил Булатов. — Точно, нам дали «зелёный свет».
— Отлично, — кивнул Андрей. — У меня на линии «Спарта», так что пока прощаюсь, но оставляю канал за вами, если что, обращайтесь… — он на какое-то мгновение замолчал, отыскивая кого-то глазами и, наконец, увидел Вербицкого. Тот махнул ему рукой. — Как вам мой парень, командор? — неожиданно спросил он, снова взглянув на меня.
— Отличный радист, — искренне признала я. — Нам с ним повезло.
— Это ему повезло, — с неожиданно ворчливой интонацией произнёс Радчук. — Мне уже надоело утешать его мать и пристраивать этого обормота на приличные звездолёты. Если он у вас удержится, вся семья будет безмерно счастлива.
— Семья? — переспросила я.
— Он что, вам не сказал? — изумился Радчук. — Неужели, взрослеет? Раньше он начинал общение с командиром с информации о том, что он мой родной племянник. Значит, вы не знали? Это меняет дело. Антон! После полёта — ко мне!
Экран погас, и Вербицкий, с яростью взглянув вверх, развернул руки перед грудью, как собачьи лапки, и тявкнул:
— Слушаюсь, хозяин! — и, высунув язык, активно задышал.
По отсеку прокатился взрыв хохота. Я снова положила руки на штурвал, и на экране передо мной засветился «зелёный коридор», ведущий нас по Солнечной системе к Земле.
Мы долетели без всяких помех, с наслаждением прислушиваясь к забитому переговорами эфиру. Мы были дома, в полной безопасности. Задание было выполнено, и мы возвращались на Землю. Почти все.
Уверенно ведя баркентину по маршруту, я прислушивалась к происходящему в отсеке и вспоминала молчаливый сход со стапелей, который был так давно. Теперь у нас был экипаж, сильный, сплоченный, надёжный. У меня были офицеры, на которых я могла положиться так же, как на мой прежний экипаж, как на Джулиана и Хока, как на баркентину.
В рубке царила эйфория, а я, как и положено капитану, мыслила более масштабно, и понимала, что хоть жизням нашим уже ничто не угрожает, радоваться рано. Оценив всё заново, я поняла, что нас не должны были, просто не могли так сразу пустить на Землю. Это нарушение всех карантинных правил. И всё же нас пустили, нам дали зелёный коридор, по которому можно двигаться с превышением скорости, допустимой в забитой транспортными средствами системе. Нам предоставляют какой-то особый космодром, о котором не знает даже всеведущий Радчук. Что же это за начальство у нас такое?
— Командир, — услышала я сладкий голос Антона Вербицкого, — обещайте, что это наш первый, но не последний полёт на баркентине!
Я промолчала, только улыбнулась ему и снова взглянула на маршрут. Мне самой бы кто-нибудь это пообещал.
Вскоре мы увидели Землю. Я всегда смотрю на неё на подлёте в иллюминатор с замиранием сердца, но сейчас это была какая-то особенная радость, новая, а, может быть, забытая старая, потому что в этот раз я летела не в гости, а домой. Я вела свой звездолёт после выполненного задания. Чёрт возьми, это мой звездолёт и мой экипаж! А своих я не сдаю!
— С возвращением домой, друзья мои! — проговорила я по общей связи.
— Есть посадочный луч, — доложил Хок, и я увидела на карте чуть изогнутую по дуге линию. — Гоби? Но в этом месте нет никакого космодрома!
— Значит, теперь есть… — пробормотала я и, «посадив» баркентину на кончик луча, убрала штурвал. Дальше нас вёл диспетчер космодрома. — Посадочные двигатели к работе, — скомандовала я и, услышав ответ механиков, откинулась на спинку кресла, рассматривая яркую поверхность Земли на фронтальном экране.
