Ознакомительная версия.
Все понимали, что летом мир неминуемо захлестнет война. Маленькая Венгрия направила свою армию к западу, без сомнения, опасаясь вторжения из Австрии и Германии. Тед счел это хорошей новостью. Если Германия предполагает начать агрессию против соседей по материку, значит, у Америки будет на одного врага меньше.
Но британский флот уже собирался в Атлантике. Этот океан поистине стал трассой мирового значения, потому что на его западном берегу сконцентрировался весь боевой американский флот, а на севере и на юге курсировали десятки тысяч маленьких суденышек. Все кто мог спешили найти тепленькое местечко в Африке или Австралии. Каждая европейская колония принимала неслыханный поток иммигрантов. Но этот поток в действительности был лишь тоненькой струйкой. Уезжали люди, у которых было достаточно золота для того, чтобы оплатить путешествие. Миллионы остались прикованными к родине. Одни владели землей, которая теперь не стоила ни гроша, другие — капиталами, вложенными в дело. Третьи просто были слишком бедны, чтобы купить билет на пароход.
Прямолинейная маленькая Голландия оказалась первой страной, открыто предложившей полный вывоз населения. Тед прочел ноту, напечатанную в прессе двадцать первого февраля. По существу, голландцы просто повторяли аргументы, прочитанные Кэй в лондонской газете: воззвание к человечности, обещание честного и труда на благо страны-спасительницы и призыв помнить о дружбе, какая всегда существовала между двумя нациями; коммюнике заканчивалось просьбой дать немедленный ответ по причине «крайности ситуации». Немедленный ответ и последовал.
Он тоже был напечатан в прессе. В учтивых выражениях Соединенные Штаты сообщали, что они не вправе принять население одной страны, отказав при этом остальным европейцам. Американцы, разумеется, примут голландских иммигрантов по полному размеру их квоты. Возможно даже, что данная квота будет увеличена, но снять ее совсем немыслимо.
Март принес с собой юго-западный ветер. В Южных Штатах началась весна, а в Вашингтоне закапало с крыш;, но в странах Гольфстрима все еще властвовала арктическая зима. Только в краю басков и в Южной Франции иногда веяло весной — это прорывались сквозь Пиренеи теплые ветры — вестники отклонившегося течения.
Напряжение в прессе и на политическом Олимпе не ослабевало. Ноты, представительства и коммюнике так и летали между державами, точно вспугнутые голуби, но тон этих посланий уже не отличался голубиной кротостью. Теперь они содержали жесткие требования и не менее твердые отказы.
Эйс Гаунт, как и пристало пророку, с горечью видел, что его предсказания сбылись в полной мере. Дошло до того, что правительство значительно сократило ассигнования Геологической службе — ведь ее исследования уже не играли решающей роли. Геологи сделали все, что могли, теперь они должны были уйти, уступив свое место военным.
Америка, Африка и Австралия переживали экономический подъем — ведь в их банки рекой хлынули европейские капиталы. Экспорт продовольствия невероятно вырос. Франция и ее колонии, которые с дней второго обесценивания франка так упорно держались за золото, теперь имели заметное преимущество, поскольку на золотые слитки можно было купить больше зерна, скота и угля. Зато страны бумажных денег, особенно Британия, мало чем могли помочь своим подданным, замерзающим в каменных коттеджах, лачугах или дворцах.
Одиннадцатого марта, когда столбики ртути термометров в Лондоне опустились до двадцати восьми градусов ниже нуля, Тед наконец принял решение. Вашингтон наводняли слухи, что дипломатические отношения с Англией вот-вот будут разорваны (как они уже были разорваны с Францией). Это означало, что сэра Джошуа вышлют из страны, Кэй попадет в ледяной ад Европы и будет навсегда потеряна. Пусть вся Европа погибнет, но хотя бы одну гордую дочь Британии молодой топограф намеревался спасти во что бы то ни стало.
Дверь открыла горничная.
— Мисс Лавелл нет дома, — холодно известила она. — Я сказала вам об этом по телефону…
— Я подожду, — упрямо ответил Тед.
Он невозмутимо устроился в холле. Не прошло и пяти минут, как появилась сама Кэй.
— Я не звала тебя, — заявила она с порога.
— Я не уйду.
— Я не хочу тебя видеть, Тед.
— Есть только один способ от меня избавиться — выслушать то, что я собираюсь сказать.
Она со вздохом проводила его в гостиную.
— Ну что?
— Кэй, ты меня любишь?
— Нет, не люблю.
— Кэй, ты любишь меня хотя бы настолько, чтобы стать моей женой и остаться здесь, в безопасности?
В ее карих глазах внезапно блеснули слезы.
— Я тебя ненавижу. Я всех вас ненавижу. Вы — нация убийц. Вы — точно головорезы из Восточной Индии, только те убивают во имя религии, а вы — во имя патриотизма.
— Я не стану с тобой спорить, Кэй. Я только спрашиваю… ты любишь меня?
— Ну ладно, — призналась она с внезапной усталостью, — люблю.
— И выйдешь за меня замуж?
— Нет. Нет. Я не выйду за тебя, Тед. Я возвращаюсь в Англию.
— Тогда выйди за меня замуж и уезжай. Я не могу удержать тебя, но потом — если от этого мира останется хоть что-то — я смогу снова привезти тебя сюда. Пусть мы будем по разные стороны фронтов, но все же, хотя бы перед Богом, мы будем вместе. Разве ты не понимаешь?
— Понимаю, но… нет.
— Почему, Кэй? Ты же сказала, что любишь меня?
— Потому что люблю, — прошептала она сквозь слезы. — Я не могу быть твоей женой и ненавидеть твой народ. Если бы ты был на нашей стороне, Тед, клянусь, я вышла бы за тебя завтра же, или сегодня, хоть через пять минут, — но все не так. Это будет просто несправедливо по отношению к тебе.
— Ты бы не хотела, чтоб я стал предателем, — хмуро заключил он. — Я знаю, Кэй, — ты не могла бы любить предателя. — Он помолчал. — Значит — до свидания?
— Да. — Она опустила глаза. — Официально это пока не объявлено, но папу уже отозвали. Завтра он представит свой отзыв государственному секретарю, а послезавтра мы уезжаем в Англию. Это означает — прощай.
— Это означает войну, — согласился Тед. — Я-то надеялся, что, несмотря ни на что… Видит Бог, я сожалею, Кэй. Я понимаю тебя… кажется, понимаю, но… все это чертовски тяжело. Чертовски тяжело!
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Правда, Тед, чертовски тяжело! Только представь, вернуться домой, на родину, которая вроде… ну, вроде Рокфеллеровых Гор в Антарктиде. Говорю тебе, я бы предпочла, чтоб Англия а не Панама, затонула в море! Так было бы легче, много легче… Если бы она затонула, если бы волны сомкнулись над самой вершиной Бен Макдуй!
Ознакомительная версия.
