– Это эксперимент, – сообщил он ей по секрету, покрывшись румянцем, как ребенок.
Надя собиралась продолжить свою работу над платформой. Позднее она, вероятно, могла спуститься на пляж вместе с Артом, Саксом и гостями. А утро дети должны были провести под опекой тети Майи. Они пришли в такой восторг от этой перспективы, что не могли усидеть на месте – а вместо этого извивались и носились вокруг стола, как щенята.
Энн, судя по всему, также следовало пойти на пляж с Майей и детьми. Той могла пригодиться помощь. Все внимательно смотрели на нее.
– Вы с нами, тетя Энн?
Она кивнула. Оставалось добраться туда на трамвае.
И она отправилась с ними на пляж. Вместе с Франческой и Нанао Энн заняла первое сиденье рядом с водителем. И усадила к себе на колени Тати. Бун и Майя сели за ними. Майя ездила так каждый день – с дальней стороны деревни Нади и Арта, где у нее был собственный стоящий отдельно домик возле утесов, возвышавшихся над пляжами. Почти каждый день она ездила на работу в свой кооператив, а по вечерам часто занималась с театральной группой. Также она была завсегдатаем актерского кафе и, очевидно, самой привычной няней для этих малышей.
Сейчас она была занята безжалостной щекоточной борьбой с Буном: они энергично тискали друг друга и, без тени смущения, хихикали. Еще одно пополнение копилки эротических знаний Энн за этот день – что мог существовать такой чувственный контакт между пятилетним мальчиком и двухсоттридцатилетней женщиной, игра между двумя людьми, искушенными в удовольствиях тела. Другие дети сидели смирно, слегка смущенные сценой на заднем сиденье.
– Вы что, – спросила у них запыхавшаяся Майя, улучив момент, – языки проглотили?
Нанао ошарашенно посмотрел на Энн.
– Вы языки проглотили?
– Нет, – ответила Энн.
Майя и Бун покатились со смеху. Другие пассажиры трамвая посмотрели на них – кто с ухмылкой, кто сердито.
Франческе, видела Энн, достались Надины пестрые любопытные глаза. Но это и все, что было в ней от Нади, больше сходств она имела с Артом, хотя в целом не была похожа ни на кого из них. Красавица.
Они подъехали к пляжной остановке. Это была небольшая станция с навесом от дождя, торговой палаткой, столовой и велопарковкой. Отсюда тянулось несколько проселочных дорог в глубь материка и широкая тропа между травянистыми дюнами, спускающаяся на пляж. Они вышли из трамвая – Майя и Энн, нагруженные сумками с полотенцами и игрушками, и орава детей.
День был облачный и ветреный. Пляж оказался чуть ли не пустынным. Быстрые низкие волны налетали на берег под углом, разбиваясь на мелководье перед самой сушей. Море было темным, в тусклом лавандовом небе елочкой были выстроены жемчужно-серые облака. Майя бросила свои сумки и вместе с Буном побежала к воде. На востоке у береговой линии раскинулась Одесса. В облаках над ней проглядывала брешь, и белые стены города сияли желтизной на солнце. Чайки, превозмогая дующий с моря ветер, описывали круги в поисках еды. Над волнами парил пеликан, а над ним – человек в птичьем костюме. Увидев их, Энн вспомнила о Зо. Люди умирали такими молодыми – в тридцать, сорок, пятьдесят лет. А некоторые – и не дожив до двадцати, когда еще могут только догадываться о том, что потеряют. А ведь были и такие, кто погибал детьми, – их жизнь обрывалась, как у лягушек при первых морозах. И такое по-прежнему могло происходить. В любой момент можно было просто взлететь на воздух и найти свою смерть. Хотя это было и маловероятно. Теперь, нужно признать, все было по-другому, и, если не будет несчастных случаев, эти дети проживут долгую жизнь. Очень долгую. Таким теперь было положение вещей в этом мире.
Друзья Никки предупреждали, что их дочь, Тати, лучше не подпускать к песку, так как она имела склонность набирать его в рот. Поэтому Энн попробовала удержать ее на узкой тропинке между дюнами и пляжем, но она с визгом вырвалась и, подбежав к остальным, удовлетворенно села в своем подгузнике на песок.
– Ладно, – сказала Энн, сдаваясь и садясь рядом с ней. – Только не ешь его.
Майя помогала Нанао, Буну и Франческе рыть яму.
– Сейчас дойдем до водяного песка и начнем строить замок, – заявил Бун. Майя, поглощенная копанием, кивнула.
– Смотрите, – крикнула им Франческа, – я бегаю вокруг вас кругами!
Бун поднял на нее взгляд.
– Нет, – сказал он, – ты бегаешь овалами.
Он вернулся к обсуждению жизненного цикла песочных крабов, которое вел с Майей. Энн уже видела его раньше: год назад он едва говорил – только простые фразы, как Тати и Нанао, вроде «Рыбка!», «Мое!», – но теперь он стал таким рассудительным. То, как у детей развивалась речь, было поразительно. В этом возрасте они все были гениями, и взрослым требовались многие годы, чтобы, как в искусстве бонсай, вырастить из них тех, кем они становились в итоге. Кто на такое осмеливался, у кого поднималась рука исказить это природное дитя? Ни у кого – и все же это происходило. Этого не делал никто, и это делали все. Хотя Никки и ее друзья, радостно собиравшие вещи в свое путешествие по горам, казались Энн вполне себе похожими на детей. А им было около восьмидесяти лет. Так что, может, этого больше и не происходило. Положение вещей в этом мире теперь было и таким тоже.
Франческа перестала наворачивать свои круги-овалы и вырвала пластмассовую лопатку из руки Нанао. Тот возмущенно завыл. Франческа отвернулась и встала на цыпочки, будто стремясь показать свое безрассудство.
– Это моя лопатка, – сказал Нанао ей через плечо.
– А вот и нет!
Майя едва подняла глаза.
– Верни.
Франческа протанцевала от них прочь вместе с лопаткой.
– Не обращай на нее внимания, – приказала Майя Нанао. Тот завыл с еще бо́льшим негодованием, и его лицо сделалось пунцовым. Майя строго посмотрела на Франческу.
– Так ты хочешь мороженое или нет?
Та вернулась и бросила лопатку в руку Нанао. Бун и Майя, снова погрузившись в процесс копания, не подали и виду, что заметили капитуляцию Франчески.
– Энн, ты бы не могла сходить в палатку за мороженым?
– Конечно.
– Возьмешь Тати с собой?
– Нет! – возразила Тати.
– За мороженым, – сказала Майя.
Тати задумалась и тяжело поднялась на ножки.
Взявшись за руки, они с Энн вернулись к палатке на трамвайной остановке. Они взяли шесть мороженых, и пять из них Энн понесла в сумке, а шестое Тати, по своему настоянию, начала есть по дороге. Ей пока не очень хорошо удавалось делать несколько дел одновременно, поэтому шли они медленно. Растаявшее мороженое стекало по палочке, и Тати, не разбираясь, слизывала его и с кулака.
– Вкусно, – приговаривала она, – осень вкусно.
На станцию прибыл трамвай и, постояв некоторое время, поехал дальше. Еще через несколько минут по тропинке съехали трое на велосипедах – Сакс, а за ним Ниргал и местная уроженка. Ниргал притормозил перед Энн и заключил ее в объятия. Она не видела его много лет. Он постарел. Она крепко его обняла. Сама при этом улыбалась Саксу: ей хотелось обнять и его.
Они спустились к Майе с детьми. Майя встала, чтобы обняться с Ниргалом, а затем пожала руку Бао. Сакс, катаясь по лужайке за пляжем, вдруг отпустил руль и помахал друзьям. Бун, который все еще ездил со страховочными колесами, увидел его и изумленно закричал:
– Как вы так делаете?
Сакс схватился за руль, остановился и, нахмурившись, посмотрел на Буна. Тот неуклюже подошел к нему и, вытянув руки, набрел прямо на его велосипед.
– Что-то не так?
– Я пытаюсь идти, не используя мозжечок.
– Хорошая мысль, – одобрил Сакс.
– Я схожу еще за мороженым, – предложила Энн и, оставив в этот раз Тати, начала взбираться по тропе. Приятно было идти навстречу ветру.
Когда она возвращалась с полной сумкой мороженого, ветер вдруг охладел. Затем она внезапно почувствовала слабость и пошатнулась. Море блестело ярким пурпурным оттенком, и его свечение поднималось высоко над поверхностью. Ей стало очень холодно. «Вот черт, – подумала Энн. – Вот и оно. Резкий спад». Она читала о различных симптомах, о которых сообщали люди, сумевшие каким-то образом вернуться после этого к жизни. Сердце бешено билось в груди, будто ребенок, пытающийся вырваться из темного чулана. Тело стало хрупким, будто что-то высосало его содержание, сделав полым. Казалось, она могла рассыпаться в прах по щелчку пальца. Щелк! Чувствуя боль и изумление, она издала хрип и обхватила себя руками. Почувствовала боль в груди. Сделала шаг к скамье, стоявшей вдоль тропы, и согнулась с новым приступом боли. Щелк, щелк, щелк!
– Нет! – вскрикнула она и вцепилась в сумку с мороженым. Сердце нарушило свой ритм, вырывалось из груди. Бум, бум, бум, бум! «Нет, – повторила она, теперь не размыкая губ. – Рано еще!» То, несомненно, говорила новая Энн, но у нее было слишком мало времени, и она простонала снова: – Нет! – И затем она вся сосредоточилась на том, чтобы справиться с приступом.
