Ознакомительная версия.
— Теперь я вспомнил — совершенно очевидный медицинский символизм!
— Тем не менее я не возражал бы против потери бороды. Я был бы счастлив прекратить бриться раз и навсегда.
— Я приму меры. А какой парик вам нравится?
Пул рассмеялся.
— Я не слишком тщеславен — думаю, он был бы помехой, и вероятно не стоит об этом беспокоиться. Кое — что можно решить потом.
То, что каждый в эту эру был искусственно лысым, было тем удивительным фактом, который Пул обнаружил довольно поздно; первым откровением для него стало зрелище, когда обе сиделки без малейших признаков смущения сняли свои пышные локоны непосредственно перед тем, как прибыли несколько таких же лысых специалистов, чтобы сделать ему ряд микробиологических тестов. Никогда прежде его не окружало так много безволосых людей, и первым его предположением стало то, что это самый последний шаг в бесконечной войне медиков против микробов.
Как и большинство из его предположений, оно было абсолютно неправильно, и когда он обнаружил истинную причину, то немало повеселился, пытаясь угадать, насколько часто, ничего не зная заранее, он мог бы уверенно сказать, у кого из посетителей волосы не были их собственными. Он редко ошибался с мужчинами, никогда с женщинами; очевидно, это была великая эпоха для изготовителей париков.
Профессор Андерсон не тратил время зря: уже в полдень медсестры намазали голову Пула каким — то дьявольски пахнущим кремом, и когда он поглядел в зеркало час спустя, то себя не узнал. В конце концов он подумал, что, возможно, парик — это совсем неплохо…
Установка Мыслителя была значительно более долгой. Сначала должна быть подготовлена почва, что потребовало полной неподвижности в течение нескольких минут для наклейки пластырей. Он совсем уже ожидал, что ему скажут, что его голова имеет неправильную форму, когда санитарки — хихикающие совершенно непрофессионально — наконец — то его освободили.
— Ох, какое мучение! — пожаловался он.
Затем пришла очередь непосредственно металлического шлема, который уютно разместился почти до ушей и вызвал ностальгическую мысль — вот бы мои еврейские друзья увидели меня теперь! Уже через несколько минут стало настолько удобно, что его присутствие не ощущалось.
Теперь он был готов к настройке, процессу, который, как он понял с чувством, в чем — то родственным страху, был сродни обряду Крещения почти для всего человечества на протяжении более пятисот лет.
— Нет никакой необходимости закрывать глаза, — сказал техник, которого представили претенциозным титулом «мнемоинженер», что почти всегда сокращалось до «мнемоник». — Когда начнется настройка, все ваши входные каналы будут перекрыты. Даже с открытыми глазами вы ничего не увидите.
Интересно, все нервничают так же как я, спросил себя Пул. Может быть, это последний момент, когда я контролирую собственный разум? Однако, я научился доверять технологии этой эпохи; до сих пор она меня не подводила. Конечно, как утверждали когда — то, все всегда происходит в первый раз…
Как и было обещано, он не чувствовал ничего, кроме нежной щекотки, в то время как несметное число наноэлектродов сверлило червоточины в его скальпе. Все его чувства были пока еще совершенно нормальны; когда он обвел взглядом знакомую комнату, все находилось на тех же местах, где и должно было быть.
Мнемоник, носящий свой собственный шлем, подключенный, подобно шлему Пула, к оборудованию, которое легко можно было принять за компьютер двадцатого века — лаптоп, послал ему ободряющую улыбку.
— Готовы? — спросил он.
К некоторым ситуациям старые штампы подходили лучше всего.
— Всегда готов, — ответил Пул.
Свет медленно исчезал, или так только казалось. Наступила полная тишина, и даже нежная гравитация Башни ослабила свою хватку. Он был эмбрионом, плавающим в лишенной каких — либо черт пустоте, хотя полной темноты не было. Он встречал такое едва видимое, почти ультрафиолетовое свечение только однажды в жизни, когда на исходе ночи совершил гораздо более глубокое, чем позволяла разумная осторожность, погружение вдоль отвесной скалы на внешнем крае Большого Барьерного Рифа. Глядя вниз на сотни метров прозрачной пустоты, он ощутил такое чувство дизориентации, что испытал краткий момент паники и почти что привел в действие систему экстренного всплытия, прежде чем восстановил самоконтроль. Само собой разумеется, он никогда не упоминал об этом инциденте врачам Космического Агентства…
Откуда — то издалека, из огромного ничто, которое, казалось, окружает его со всех сторон, донесся голос. Но он не проникал через его уши: он мягко звучал в гулких лабиринтах его мозга.
— Калибровка началась. Время от времени вам будут задавать вопросы, вы можете отвечать мысленно, но можете помогать и голосом. Вы поняли?
— Да, — ответил Пул, гадая, движутся ли его губы на самом деле. Узнать об этом не было никакой возможности.
Что — то появилось в пустоте — сеть тонких линий, похожая на огромный лист миллиметровки. Она простиралась вверх и вниз, вправо и влево за пределы поля зрения. Он попробовал повернуть голову, но изображение отказалось меняться.
Поперек сетки начали мерцать числа, слишком быстро для того, чтобы он прочитал их, но, возможно, какие — то электронные контуры их записывали. Пул не мог не улыбнуться (его щеки двигаются?) хорошо знакомой процедуре. Это было похоже на компьютерную глазную диагностику, которую мог бы сделать пациенту любой окулист его времени.
Сетка исчезла и заменилась ровными цветными полотнами во всю ширину поля зрения. За несколько секунд они промелькнули от одного конца спектра к другому. «Могу вам сказать, — тихо пробормотал Пул, — что мое цветное зрение в порядке. Теперь слух, я полагаю?»
Он не ошибся. Слабый рокочущий звук понижался, пока не стал самым низким из слышимых звуков, затем быстро проскочил музыкальную шкалу, пока не исчез за пределы диапазона человеческого слуха, на территорию дельфинов и летучих мышей.
Это был последний из простых, прямых тестов. Он подвергся нашествию запахов и вкусов, большинство из которых были приятными, но некоторые совсем наоборот. Затем он стал, или так ему показалось, марионеткой на невидимой нити.
Он предположил, что осуществлялся контроль его мышечной деятельности, и надеялся, что не было никаких внешних проявлений; если они имели место, то он, вероятно, напоминал кого — то в последней стадии Пляски святого Витта. В какой — то момент у него даже возникла сильная эрекция, но не было возможности реально проверить это прежде, чем он провалился в сон без сновидений.
Ознакомительная версия.
