Он не хотел возвращаться на Джаспер!
Эрл Асмур добрался до края кратера, где мерцающей нездешней громадой высился их девятигранный мак. Не оглядываясь, открыл раздвижной люк и исчез внутри. Его спутники, не шевелясь, следили за его движениями — то ли всем передалось настроение Гаррэля, то ли они сами что‑то почувствовали…
— Пусть он простится с Тарита–крэгом, — прошептал Эрм.
Они ждали, глядя в безлунное небо, — белое крылатое существо, как бы быстро оно ни поднялось, не могло остаться незамеченным. Но время шло, а крэг не появлялся. От дыма и напряженного вглядывания в темноту глаза начали слезиться, что‑то мелькало и чудилось — как будто над кораблем расправило крылья нечто темное и бесплотное, как сама ночь. Если бы в этом дымном аду могли водиться птицы, они решили бы, что видят сумеречного грифа; если бы этот мир населяли неведомые твари, то можно было бы угадать очертания гигантской летучей мыши. Если бы по этой скудной каменистой почве ступала до них нога джасперянина, то они решили бы, что в беззвездной ночи взвился стремительный черный крэг.
Но здесь не было ни грифов, ни крэгов. Дальнейшее ожидание становилось бесполезным, и все, движимые странным предчувствием, заторопились к маку.
Стенки центрального помещения были медово–прозрачны, и в кресле, уронив на пол толстую книгу “Анналов”, полулежал эрл Асмур — совсем как в тот вечер, когда они вернулись после охоты на кентавров. Сколько с тех пор утекло времени, сколько чужих миров они повидали — и за все эти дни они не услышали от своего командора ни единого слова.
Страшная догадка перехватила дыхание, и Гаррэль понял, почему прославленный воин не торопится домой: он потерял дар речи!
Но в этот миг, опровергая его непрошеную догадку, эрл Асмур поднял голову, как всегда защищенную непрозрачной пленкой скафандра, и рука в темно–лиловой перчатке инстинктивно, как от боли, сжала горло:
— Тарита–крэг не согласен, — послышался очень тихий, хриплый до неузнаваемости голос.
Рука в перчатке опустилась и легла на книгу, указывая на ту самую звезду, которую они обошли стороной — запретную Чакру Кентавра.
Ту самую, которую кто‑то любовно назвал Звездочкой–Во–Лбу.
К ней подходили неторопливо, заранее отметая неподходящие планеты, а таких было большинство: или чересчур жаркие, или слишком большие, а одна, к прискорбию, была заселена достаточно развитыми гуманоидами, чьи города гроздьями огней расцвечивали ночную сторону. Оставалась четвертая планета, такая же каменистая и безлесая, с разреженной стылой атмосферой; она напоминала ту, от которой Тарита–крэг уже один раз отказался. Командор подвесил мак в безвоздушном пространстве, давая крэгу возможность полюбоваться на вакантное обиталище со стороны. Дружинники, уже насмотревшиеся на самые разнообразные миры и вблизи, и издали, бесцельно слонялись по соседским каютам, готовые к возвращению домой — и всеми силами скрывавшие эту готовность: и только Скюз, меткий стрелок, разглядывал не планету, а млечный поток чужих светил, словно высматривая себе подходящую цель.
— Командор! — внезапно разнесся по всем отсекам мака его голос. — Мы кого‑то догоняем!
Перепрыгнув через коня, по своему обыкновению разлегшегося посреди каюты, Асмур кинулся в малую каюту, откуда донесся призыв. Стена, которую Скюз почти всегда держал в состоянии кристальной прозрачности, была обращена не на красновато–бурую поверхность планеты, а в черноту межзвездного пространства, и оттуда, как бы рождаясь па глазах, медленно всплывал какой‑то причудливый кокон, который в первый миг все приняли за живое существо, потому что на нем отчетливо виднелись многочисленные шипы, хвосты и глаза. Загадочное нечто было лишь немногим менее их собственного мака, и, когда оно разинуло круглую пасть, Скюз чуть было не метнулся к пульту аннигиляционной пушки, но вовремя удержался, потому что приказа приготовиться к атаке не последовало.
Командор молча наблюдал.
И тут из черного круглого зева того, что было все‑таки не чудовищем, а только гнездом, медленно выползли два существа. Покрытые странной белесой шерстью, отливающей металлом, каждый с единственным красновато–фосфорическим глазом, они мерно покачивались возле своего жилища, сцепившись голыми хвостами, словно купались в черной ледяной пустоте. Мертвящей жутью веяло от этих циклопов, и непонятно было, что же внушает такой ужас — волчье мерцание глаза, настороженное шевеление смертоносных клешней или чуткий, подрагивающий хобот, готовый, казалось, мгновенно высосать кровь из своей добычи.
Каждый почувствовал, что перья па его крэге встают дыбом.
И в этот миг за спиной прозвучал властный голос Тарита–крэга:
— Звездные волки! Уничтожьте их!
Дружина разом отпрянула от окна, готовая ринуться выполнять столь естественный приказ, но поднятая рука командора остановила их.
Эрл Асмур, как и в первый раз, невольно поднес руку к горлу, и голос его прозвучал еще тише, но за немощью звуков стояла такая несокрушимая воля и столь укоренившаяся привычка повелевать, что не было на корабле ни единого человека, который посмел бы ослушаться могущественного эрла, когда он произнес:
— Захватить живыми.
Тарита–крэг, которому перечили впервые в жизни, возмущенно захлопал крыльями и взлетел к потолку командорской каюты, словно готов был покинуть мак прямо сейчас, а потом, гневно щелкая когтями, с которых сыпалась шелуха, ринулся к себе в алтарный шатер. Если бы вся дружина не была занята поспешным натягиванием скафандров, может быть, кто‑нибудь и заметил бы, что крэг словно хочет сказать что‑то — и не решается.
Один только Гаррэль вдруг на миг остановился, но его товарищи, уже одетые и застегнутые наглухо, торопливо выметывались из мака навстречу неведомым и отвратительным хищникам, и он заторопился им вслед, не подозревая о том, что с этой минуты круто меняется судьба не только командора со всем экипажем, по и всего Джаспера.
СЫНОВЬЯ ЧАКРЫ
Часть вторая, которая уже начинается, хотя первая часть еще не закончилась
I. Если посмотреть с другой стороны
Что‑то тяжелое шлепнулось рядом па пол, послышался скрежет, потом па долю мгновения как будто раздвинулся театральный занавес, и в проеме означилась медовая желтизна, в которой плавало изваяние дракона; что‑то мелькнуло, но слишком поспешно, чтобы в нем можно было распознать человека или животное. И занавес сомкнулся.
Навалилась абсолютная темнота.
