– Видный учёный, – декламировал Макс в холле коттеджа, разглядывая себя в зеркале, – убежденный либерал, правозащитник… лидер оппозиции, впоследствии один из лидеров подполья… подвергался преследованиям в годы военной хунты… был ввергнут в узилище! – И он многозначительно поднял палец.
– Сволочь ты рыжая, – в сердцах сказал ему Эшли с кухни: товарищ Кейнс отправился ставить чайник. – Узилище. Я чуть не свихнулся со страху.
– Нашёл кому жаловаться, – огрызнулся Зондер. – Я сам перетрухнул. Колись, говорит, сука, на кого работаешь, и хрясь в морду. А на кого я работаю? Я на себя работаю. А он хрясь в ухо! Имена, говорит, явки, пароли! Сдавай хозяев, а не то по косточке разберу. Упеку на Двойку копать гелий, там тебя и забудут. Звери, Эш, псы, прямо сердце радуется. Я под конец уже вправду думал, не расколоться ли. Только, думал, ты же их всех потом расстреляешь. А они хорошие. Правильные.
Кейнс, стоявший в дверях, молча закатил глаза. Мы с Рэем были полностью с ним солидарны. Если бы я не знал Доктора лично, я не поверил бы, что такой человек может существовать.
Зондер покопался во рту, вытащил обломок зуба и заметил наконец нас с Линном, остолбеневших от изумления.
– Э, – сказал он, – всем спасибо, все свободны. Хотя нет. Ник, задержись.
У меня ёкнуло сердце. Я выпрямился, готовясь выслушать разнос или приговор, в зависимости от того, насколько Доктор мной недоволен… Рэй глянул на меня сочувственно и тихо закрыл за собой дверь.
– Молодец, – сказал Доктор. – Правильно поступил. Бред надо крыть ещё большим бредом.
Кейнс ухмыльнулся. Я не нашёлся с ответом. Просто стоял навытяжку перед ними двумя и ждал.
– Ты сейчас на меня смотришь и удивляешься, – сказал Зондер. – Я тебе объясню. Когда всё поутихнет, мы устроим на Циа демократические выборы. На которых – вдумайся! – победит лидер оппозиции, диссидент, а теперь ещё и покалеченный в застенках кровавого режима. Совету ничего не останется, кроме как признать легитимность моего правительства и снять изоляцию. Ни одно едало на Сердце Тысяч больше не раскроется против Циа. А соль в чем? В том, что мы с Эшем полностью взаимозаменяемы.
– Ты только языком треплешь больше, – буркнул Кейнс почти добродушно.
– Ну и что?
– А то, что либерал должен много болтать, иначе какой же он либерал. Я был бы неубедителен в этой роли.
Экран примитивного лэптопа не щадил глаз. Николас откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и развернулся лицом к окну. «Немного посмотрю вдаль, – сказал он себе, – отдохну немного».
Он чувствовал себя как в лихорадке. Слишком много задач. Разум метался от одного предмета к другому, силился охватить всё и не удерживал ничего… памяти не хватало, как не хватало её лэптопу, но лэптоп мог позволить себе сломаться, а человек – нет.
«Мне нужно отвлечься, – подумал Николас, – нужно переключиться хотя бы на несколько минут, тогда появятся новые идеи и придут решения…» Мысль его последнее время металась по замкнутому кругу, доводившему его до отчаяния.
Он ждал от Стерляди ответного хода и дождался, на свою голову: проклятый ублюдок всё-таки был профессионалом в отличие от него. Все выкладки и планы Реннарда Шукалевич рассыпал как карточный домик. Николас судил по себе и полагал, что Стерлядь ориентируется прежде всего на аналитический аппарат своего Управления. Подняв корпус документов по социальному обеспечению, изучив подписанные Николасом приказы, хороший аналитик мог бы заподозрить, что функции главы контрразведки в действительности выполняет Реннард. Но Шукалевич действовал проще. Один из ключевых агентов Николаса в Управлении внутренней безопасности, второй заместитель начупра Дина Келли, вот уже полгода работала на своего непосредственного начальника. Стерлядь не просто подозревал Николаса – у него имелись надёжные доказательства.
Что он собирался предпринимать теперь, Реннард не знал и не пытался угадывать. В конце концов, операция «Стерлядь» когда-нибудь да должна была закончиться расстрелом заглавного героя. Как профессионал, он должен был чуять это шестым чувством и тянуть время так же, как преданные им товарищи. «Повиляет ещё хвостом в аквариуме, – устало подумал Николас, – поплавает…»
Вариантов развития событий было несколько. Во-первых, самый простой и самый худший – ещё одно покушение на Реннарда или на другого члена правительства. Но тут Стерлядь и сам рисковал жизнью. Это был ход ва-банк; скользкий тип Шукалевич не решился бы на такое. Во-вторых, Шукалевич мог продолжать линию Келли – потихоньку переманивать к себе людей Реннарда, а верных – устранять. Но классическая игра разведок требовала много, очень много времени. Навряд ли мантийским хозяевам Стерляди промедление пришлось бы по вкусу.
Николас не раз задумывался, почему на Циалеше Манта выбрала именно такого агента влияния. Он изучал истории мантийской интервенции на других планетах, как удавшиеся, так и неудавшиеся: все они в чём-то походили друг на друга. Тот сияющий образ, который создавала мантийская пропаганда, был чудовищной ложью, но ложью цельной и стильной. Манта самозабвенно любовалась собственной добротой, просвещённостью и свободой. Ни добротой, ни свободой на реальной Манте и не пахло, но агенты влияния должны были являть собой совершенный образ мантийца или по крайней мере человека, стремящегося к мантийскому идеалу. Благородный дух новых людей Манты, беспредельное могущество мантийской науки, лучезарные вершины мантийских талантов и несокрушимое здоровье общества будущего… Николас криво усмехнулся: на всём Циа не найти человека, который бы годился в мантийцы меньше, чем Стерлядь. Но чем-то он их привлёк, чем-то заинтересовал… Если бы только понять чем! Увы, нормальный человек в принципе не способен понять ход мыслей мантийца.
«Достаточно, – решил Николас, болезненно жмурясь и потирая веки. – Я больше не буду думать об этом. По крайней мере сегодня».
Он открыл глаза. Вдали, над приморскими районами, разошлись дождевые тучи. На крыши, скверы и улицы Плутоний-Сити падали розовые косые лучи. Малая провинциальная звёздочка, нежное солнце… Месяц циа кончился, наступил сентябрь, тёплый и тихий. «В это время на юге отличный лов, – вспомнил Николас. – Рыба и морской гад больше не прячутся от штормов, они поднимаются к поверхности и идут к берегу вслед за серой водорослью… Возле Плутоний-Сити рыба не водилась. Море за двести лет стало здесь слишком грязным. Дед рассказывал, что на Земле рыба никуда не уходила, так и жила в грязной воде, постепенно вырождаясь. Циалеш – не Земля… Дина Келли, товарищ Келли, как же вы меня подвели».
