Впрочем, на территории биостанции, похоже, экзотичности костюма не придавали ни малейшего значения.
– Надобны, надобны! – крикнула Варвара из–под двух одеял. – Только не входите, я сейчас оденусь!
Экспонаты оказались двумя крупными, с поросенка, разномастными кротами, которых небрежно держал за шкирку белобрысый увалень былинного новгородского типа. Теймураз, по–петушиному взъерошенный, едва–едва доставал ему до груди.
– Любимое начальство жалует на предмет разминки аппаратуры, – пробасил гость, протягивая девушке обмякшие тушки.
Ей почему–то подумалось, что в его памяти, наверное, еще не изгладился образ Кота в сапогах, преподносящего королю двух кроликов от имени маркиза Карабаса.
– Спасибо, я… – Варвара, машинально принявшая на ладони два пестрых тельца, вдруг осеклась и посуровела.
Таксидермия – дело безжалостное, и жестоко оно в первую очередь к самому таксидермисту. А объект, так сказать, производственного процесса – что ему? Его уже приносят не живым зверьком, а такой вот безжизненной тушкой. Случайность ли, болезнь, старость – что бы ни было причиной его гибели, она все равно уже позади и, следовательно, непоправима. Причина ее теперь повлияет разве что на какие–то тонкости при обработке шкурки. Казалось бы, несколько лет практики и привычка исключит возможность горевать по каждому поводу.
А на деле выходит не так. И сколько уж бывало, когда протянешь руки – и вот так ударит по всем нервам разом. Потому что окажется или старый знакомый, пусть не прирученный, но хотя бы узнающий тебя в толпе других людей, или зверь красоты сказочной и щемящей… Или вот так, как сейчас. Потому что это никакие не кроты, а новорожденные детеныши, и даже не из одного злосчастного, случайно погибшего выводка, а зверьки разной породы.
– Как же это вы так? – невольно вырвалось у девушки. Белобрысый молодец воззрился на нее с удивлением:
– Мы? При чем здесь мы?
– Ты еще не в курсе, – досадливо нахмурился Теймураз, которому явно не хотелось объяснять некоторые вещи Варваре при посторонних. – Я не успел тебя предупредить, что здесь это в порядке вещей. Как экспедиция, так с пяток слепышей обязательно подбираем. Прямо под кустами валяются. Хотя это и не вяжется…
Выразительное лицо его приобрело гримасу холодной брезгливости, отнюдь его не украшающей, словно он узрел на блистательном лике Степухи грязную кляксу. Ну естественно, ведь брошенные слепыши – это просто несовместимо с общим характером их обожаемой планеты. Воплощенного рая. Тарелки обетованной.
– Да, в высшей степени странно, – безжалостно подтвердила Варвара. – По земным меркам это детеныши сильные, жизнеспособные. Все способы реанимации перепробовали?
– Ну, Евгений Иланович вам живого бы не отдал. – От добродушного великана так и пахнуло омерзительным холодом, словно из сублимационной камеры. – А вы что, не были у него в вольере?
– Нет. Меня отрядили на капусту.
– А–а, – многозначительно изрек непредставившийся молодец. – Так вот, Евгений Иланович считает, что эволюция на Степаниде гораздо стремительнее и пластичнее, чем мы можем себе представить. Несколько тысяч лет назад – точную масштабную шкалу палеоэкологи нам выдадут не скоро – здесь внезапно началось падение численности большинства видов. Может, виноваты те, кто прилетел сюда раньше нас, но это вопрос пока спорный. Но так или иначе, природа ответила изменением репродуктивной схемы, то есть вместо одного–двух крупных детенышей стало рождаться пять–шесть мелких. Но некоторые особи просто не в силах угнаться за этими капризами эволюции, и вот результат – теряют собственных слепышей. Или позволяют им потеряться…
– Где это ты видел, чтобы самка потеряла самого сильного из выводка? – мрачно проговорил Теймураз, отбирая пеструю тушку у Варвары и для пущей убедительности встряхивая ее перед самым носом у гостя. – Не знаю, как там по гипотезе Сусанина, но ты же не в первой вылазке за Стену, где это ты видел выводки по пять–шесть медоедышей? Их два–три, и только один – такой крупный. А подгонять это под прилет неизвестно кого…
– Знаешь, мне ваши дилетантские вопли на каждом симпозиуме вот как надоели! Вместе с вашей угрозой вырождения…
– Ну, она стоит вашей не менее дилетантской теории иридиевого отравления, не говоря уже о гипотезе «магнитопароксизма»!
– Брэк, – сказала Варвара. – Мне еще роботов распаковывать.
– Кстати, Сусанин просил передать, что если вечером у вас будет свободное время, то с девяти до двенадцати дежурить некому: Параскив заболел, а Евгению Илановичу хоть пару часов поспать надобно.
– Кибами обойдутся, – жестко отрезал Теймураз. – Ишь моду завели: человек освоиться не успел, а им уже все дырки в расписании затыкают. Ты не позволяй, Варвара.
– А что… с ним? – неожиданно для себя спросила девушка.
– Ничего особенного, простудился. Вчера очередного новенького выхаживал, которого мамаша бросила. Корова.
Последнее прозвучало отнюдь не зоологическим термином.
– А я думала, аполины его украли, играючи.
– Аполины подбирают только тех, которых мамаши забывают, уходя в море, – по тону Теймураза нетрудно было догадаться, что он старается как можно быстрее развязаться и с неприятной темой, и с непрошеным посетителем. – Ну ладно, скажешь своему диктатору, что я вечером приду.
– Нет, почему же? – быстро возразила Варвара. – С тебя довольно и того, что ты меня выхаживаешь. Как теленка. Так что передайте Сусанину: я подежурю, как только отогреюсь.
– Тогда до полуночи, а там мы вас сменим. – Кивок, предназначенный Теймуразу, мало было назвать предельно сухим.
Теймураз, сумрачно уставясь на свои босые ноги, долго выдерживал паузу, дожидаясь, пока стихнут шаги на крыльце.
– Добился своего, фе–но–тип. – Было очевидно, что раздражение его относится не столько к непрошеному посетителю, сколько к вышеупомянутому Сусанину. – И с мысли сбил к тому же. А я хотел тебя предупредить. Видишь ли, то, что с тобой приключилось, не кажется мне случайным. Ты смотришь на нашу Степуху недоброжелательно, предвзято… Она отвечает тем же.
Варвара изумилась: он мялся и подбирал слова, что было совсем на него не похоже.
– Я понимаю, – продолжал он, – ты такой человек… Я даже имею в виду не твое водоплаванье, а профессию…
– Да, – резко оборвала она его: терпеть не могла разговоров о собственной особе. – Да, я такой человек. Все, рожденные в воде, удивительно общительны и дружелюбны, а вот все таксидермисты, насколько я их знаю, феноменально неконтактны. Вот и получился из меня гибрид, которого только подведи к стене с двумя воротами, черными и белыми, – он обязательно влезет в черную дверь. Потому что за ней заведомо интереснее.
