Ознакомительная версия.
— Оттуда, — скривился Кирш. — Пока вы все прилежно штудировали учебную программу третьей ступени, я изучал историю по первоисточникам. И знаком с идеологией не только крайне левых, как ты говоришь, но и крайне правых.
Брови Алеши поползли вверх.
— На третьей ступени? Кто же тебя допустил к таким документам в четырнадцать лет?
— Неважно! Главное, что я знакомился с другими идеологиями по первоисточникам и без комментариев, и сам смог составить о них свое мнение!
Алеша сокрушенно покачал головой.
— Шопенгауэр, Ницше… Психология «сильного человека»… Может быть, даже «Майн кампф»… Представляю, что у тебя за каша в голове. Теперь ясно, откуда у тебя лозунг: война — двигатель прогресса.
Донован изумленно переводил взгляд с одного на другого.
— При чем здесь война? — спросил он.
— Обожди, — отмахнулся Кирш и снова повернулся к Алеше. — Ладно, давай оставим идеологию в покое. Но ты ведь и сам видишь что их ничто не интересует, кроме игр и забав! Им, повторяю, нужна сильная, как пощечина, встряска!
— Детей тоже ничто не интересует, кроме игр.
— Но это — не дети.
— Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы… Ты знаешь их жизненные принципы?
Алеша повернулся лицом к Деревне и прислушался.
— Ну вот и все, — засмеялся он. — Вот и конец твоей концепции о «встряске». Прислушайтесь!
Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и было тихо. И он понял: в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь импровизированной битвы.
— Жизненные принципы, — пробурчал Кирш. — Вырождение — вот их жизненный принцип…
Алеша вытянулся на песке.
— Перестань, — устало сказал он. — В конце концов, это не наше дело. Вернемся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем уже дяди в КВВЦ разберутся во всем, в том числе и в жизненных принципах Сказочного Королевства, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. Если не ошибаюсь, еще в двадцатом веке. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.
Некоторое время Кирш молчал.
— Ладно, — наконец сказал он и встал. — Пойду соберу хворост для костра.
Он ушел, и вскоре из рощи послышался треск ломаемых сучьев.
Донован хотел лечь на уже остывший песок, но вдруг насторожился.
Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.
— Айя, — негромко окликнул он.
Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.
— Ты меня узнал? — Она принялась выкручивать мокрые волосы. — А я так старалась… А почему вы не купаетесь? Вода такая хорошая!
Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.
— Костерчик, костерчик! У нас будет костер! — Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. — Какой ты молодец, Кирш!
Кирш хмыкнул и стал ломать хворост, готовя его для костра.
Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо:
— Знаешь, я ведь страшно люблю костры… — и исчезла в темноте, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша уже начал раздувать огонь, она вернулась, неся старую, видавшую виды гитару Кирша. — Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо?
Айя протянула ему гитару, села и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.
Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, проговорил:
— Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!
Айя прыснула.
— Другого места не нашли, — буркнул Донован.
Кирш склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий — будто жгли обыкновенные земные сосновые поленья.
— И что же тебе сыграть? — Кирш легонько перебирал струны.
— Что-нибудь невеселое, а? — несмело попросила Айя. Смысла песен она зачастую не понимала, но медленные и певучие мелодии просто обожала.
— Грустное, — поправил Донован, и Айя закивала.
Кирш задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре, подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но сразу же оправился и взметнулся вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.
— Хорошо, пусть будет невеселая, — согласился Кирш и начал:
Еще Иуда продавать Христа
Не думает, а может — забывает,
Они в одних компаниях бывают,
И за столом их рядышком места;
Случается — друг к другу ходят в гости,
И, уходя, бывало, из гостей,
Они ладони крепко жмут — и гвозди
Еще не продырявили костей.
Еще не обозначена вина,
Иуде невдомек, что он Иуда,
Да и Христос — он не Христос покуда,
У них пока другие имена.
Кирш замолчал, и последний звук струны эхом покатился по побережью.
У них пока другие имена…
Снова стало тихо, только сипел и потрескивал костер. — К чему это ты?… — спросил Алеша.
Наступили густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вызвалась его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубых искр все еще колюче пялилась со стен.
Донован, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим, из пустыни дул слабый ветер и нес с собой кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный, мерзкий запах… Запах смерти. Донован сел, прислонившись спиной к стене кампаллы.
Не надо об этом, подумал он. Отдохни, рассейся не думай ни о чем. Он закрыл глаза и запрокинул голову.
«Не ходите, дети, в Африку гулять», — неожиданно вспылю в памяти.
Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно.
Милая моя, подумал он. Как хорошо, что ты рядом. Спасибо. Айя шевельнулась, ласково провела пальцами по его щеке.
— Где ты сейчас? — еле слышно спросила она.
Ознакомительная версия.
