Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку… [3]
Хриплый, преодолевающий всё преграды голос актёра понёсся с авансцены и мгновенно подчинил себе зал.
Волшебство началось.
Я всегда любил театр. Есть он и на Гараде. И, конечно же, лучшие театры в столице — Новой Ксаме. Помнится, учась в Космический Академии, я старался попасть на премьеры того же ксамского Театра имени Исьяра Гурона (знаменитый средневековый драматург, сравнимый талантом с земным Шекспиром) всеми правдами и неправдами, и не только на них. А когда в Кушку в ноябре прошлого года приехала разъездная труппа из Ашхабада со спектаклем по пьесе Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты», я смотрел на игру плохо загримированных и неважно одетых актёров в каких-то пыльных декорациях условного девятнадцатого века, чуть ли не раскрыв рот. Потому что это был театр. Волшебство.
Здесь, на Таганке, тоже творилось волшебство. Только гораздо более мощное. Оно захватывало зрителей властно, беспощадно, мгновенно и уже не отпускало до самого конца — до бешеных оваций, криков «браво!» и букетов цветов.
После спектакля, в фойе, нас с Таней остановил Валерий Золотухин, который не был задействован в спектакле.
— Ребята, вы торопитесь? — осведомился он улыбнулся так, как умел улыбаться только он.
— Ой, — сказала Таня. — Вы… вы правда Валерий Золотухин?
— Нет, — подмигнул ей актёр. — Я просто его играю сегодня. Похоже?
— Очень, — засмеялась Таня.
— Серёжа, — обратился ко мне Золотухин. — Там Володя тебя зовёт. И Юрий Петрович тоже. Они бы сами подошли, но, ты же понимаешь… — он выразительно повёл глазами на поклонниц, которые уже стояли неподалёку с блокнотиками и ручками наготове.
— Хорошо, — сказал я. — Где они?
— На втором этаже, в кабинете Юрия Петровича. Идёмте, я провожу.
— Товарищ Золотухин, автограф, пожалуйста… — самая отважная из девиц шагнула вперёд, протягивая блокнот и ручку.
— Подождите минут десять-пятнадцать, хорошо? — обаятельно улыбнулся актёр и повёл нас наверх.
Стены кабинета художественного руководителя и главного режиссёра Театра на Таганке Юрия Петровича Любимова были расписаны шутливыми стихами, пожеланиями и всяческими автографами. На полу — ковёр. Письменный стол, к которому придвинут ещё один прямоугольный столик буквой «Т», на котором стояло железное ведро, куда, как в корзину, были натыканы букеты с цветами.
Вдоль стен — полукресла с подлокотниками.
Пианино.
Хозяин кабинета — за письменным столом, заваленным бумагами.
Рядом, опершись задом о пианино со скрещёнными на груди руками — Высоцкий. Всё в том же чёрном свитере и джинсах, в которых играл Гамлета. В полукресле, закинув ногу за ногу, — Алла Демидова.
— Привёл, Юрий Петрович! — провозгласил Золотухин.
— Вижу, вижу, — раскатился из-за стола бархатистый голос Любимова. — Проходите, молодые люди, присаживайтесь.
Высоцкий оторвался от пианино, шагнул навстречу, протянул руку.
— Тебя Сергей зовут? Спасибо тебе, Серёга, выручил. Как это у тебя получилось?
Рукопожатие у него было крепким, искренним.
— Здравствуйте, Владимир Семёнович, — пролепетала Таня.
— Привет, — Высоцкий улыбнулся, пожал руку Тане, усадил нас рядом с Аллой Демидовой, уселся сам. Напротив, тоже в полукресле, устроился Золотухин.
Любимов поднялся, вышел из-за стола, прошёлся по кабинету, театрально заложив руки за спину. Остановился, посмотрел на меня.
— Серёжа, не знаю, кто вы, но на моих глазах вы совершили чудо. Самое настоящее.
— Рад был помочь, — сказал я. — Но это не чудо, поверьте.
— Для нас — чудо, — отрезал Любимов. Мы были в шаге от катастрофы, а вы нас спасли. Можете совершить ещё одно? Если получится, вам пожизненно обеспечены билеты в наш театр. На любой спектакль.
[1] Стихотворение Евгения Евтушенко, написанное в 1965 году.
[2] Повесть Василия Аксёнова, опубликованная в «Юности» в марте 1968 года.
[3] Стихотворение «Гамлет» Бориса Пастернака.
Глава девятая
Чудеса на Таганке (продолжение). МВТУ им. Баумана. Сильные мира сего
Я покосился на Высоцкого. Тот едва заметно вздохнул и отвёл глаза.
В дверь коротко и громко постучали.
— Занят! — рявкнул Любимов.
Дверь отворилась, вошёл мужчина средних лет в костюме и галстуке.
— А, Коля, — сказал Любимов. — Заходи, Коля. Вот, изволь видеть, твой протеже актёр Высоцкий опять напился и едва не сорвал спектакль. Если бы с неба не упал этот юноша, — он показал на меня, — всё бы закончилось очень плохо. Говорил уже, повторю тебе — этот юноша нас спас.
Мужчина подошёл, протянул руку. Я встал.
— Николай Лукьянович [1], — представился он. — Директор этого творческого бардака.
— Сергей Ермолов. Можно просто Серёжа.
— А по отчеству?
— Мне четырнадцать лет, Николай Лукьянович, какое отчество.
— Сколько⁈ — изумлённо переспросил Любимов.
Алла Демидова даже наклонилась вперёд, чтобы через Высоцкого заинтересованно посмотреть на меня.
— Но по паспорту — шестнадцать, — сказал я.
— Какая интересная история, — заметил Высоцкий. — Прибавил себе два года?
— Не я, Комитет госбезопасности. Иначе меня было не вытащить из США.
— А что ты делал в США? — спросила Демидова.
— Работал в бродячем цирке. Есть такой — Circus Smirkus. Не слышали?
Николай Лукьянович отрицательно покачал головой.
— Час от часу не легче, — пробормотал Любимов.
Высоцкий и Золотухин расхохотались.
— Кем работал? — поинтересовался Высоцкий.
— Артистом. Выступал на сцене с номером.
— Каким?
— Стрелял. Свечи гасил, в карты попадал — из «двоек» «тройки» делал. В таком роде.
— Юный ковбой?
— Разрешите представиться, — я поднялся поклонился и, подражая голосу Мэттью Раймонда, провозгласил. — Лучший стрелок старой доброй Англии Джимми Хокинс по кличке Юнга! Когда-то с помощью своей необыкновенной меткости он добыл сокровища кровожадного пирата Флинта на далёком острове, а теперь продемонстрирует своё искусство нам!
— «Остров сокровищ»! — воскликнула Алла Демидова. — Неожиданный образ. И как, был успех?
— Не жаловался.
— Так мы в некотором роде коллеги? — осведомился Золотухин, забавно приподнимая брови.
— Погоди, — сказал Высоцкий. — Как ты в Штатах оказался? Ты американец?
— Русский. Более того — советский. Меня ЦРУ выкрало, чтобы узнать кое-что важное. Случилось это в апреле месяце в городе Мары — областном центре Туркменской ССР. Но я сбежал, примкнул к цирку и… Товарищи, это длинная история, давайте как-нибудь в следующий раз. К тому же, я не всё могу рассказывать. Подписку давал.
— Чувствую себя на страницах авантюрного романа, — сообщила Демидова.
— А вы ещё спрашиваете, за что мы любим театр, — сказал Николай Лукьянович.
— Я не спрашиваю, — сказал Любимов. — Я знаю. Театр — это мы, а себя нужно любить. Иначе ничего не получится.
— Разве не ближнего своего? — неожиданно подала голос Таня.
— Да. Но как самого себя, — парировал Любимов. — Как интересно, советская молодёжь цитирует Евангелие. Неплохо, неплохо. Но мы отвлеклись. Речь шла о чуде. Серёжа, думаю, вы с вашими разнообразными талантами уже догадались, какое чудо я имею в виду.
— Думаю, да, — сказал я и посмотрел на Высоцкого. — Владимир, вы как? Вам нужно чудо?
— Я могу бросить в любой момент, — сказал Высоцкий преувеличенно нейтральным голосом.
— И этот момент настал! — торжественно провозгласил Любимов.
Высоцкий едва заметно поморщился.
— Товарищи, — сказал я. — Вы можете оставить нас с Владимиром Семёновичем наедине минут на двадцать-двадцать пять? Иначе ничего не получится.
— Однако, — пророкотал Любимов. — Меня выгоняют из собственного кабинета?
— Пошли, Юра — Николай Лукьянович взял Любимова под локоть. — Пошли, не будем мешать. Дело интимное. Алла, Валера, и вы, девушка, — за мной.
