за семя, но оно было результатом одной из ее разработок. Когда-то она сказала, что на этот раз отказалась от функциональности и занялась просто красивым растением. Я уверен, оно будет прекрасным, Пенни.
Петр отошел назад, и его место занял пожилой мужчина восточного типа в инвалидном кресле. Это была старинная коляска, сделанная из дерева, на огромных колесах с блестящими хромированными спицами. Двигателя в ней не было, и по густой траве коляску катила молодая женщина. Я не смог ее рассмотреть: широкий черный берет закрывал большую часть опущенной головы, так что был виден только длинный хвост белокурых волос, спускающийся вдоль спины. Но вот старик… Я задумчиво нахмурился, глядя, как он берет горсть пепла из поднесенной Фашоле Нокордом урны.
– Кажется, я его знаю, – прошептал я Рольфу.
Это стоило мне еще одного взгляда, к каким я уже стал привыкать.
– Да, сэр. Это Винг-Цит-Чонг.
– Черт побери.
Винг-Цит-Чонг разжал пальцы, и облачко сухого пепла опустилось в ямку. Генетик, не менее гениальный, чем Пенни, изобретатель сродственной связи.
По пути к городу со мной заговорил отец Кук. Невероятно добродушный и серьезный, какими могут быть только священники. Его возраст приближался к шестидесяти, черное с бирюзой одеяние указывало на принадлежность к Единой христианской церкви.
– Смерть Пенни стала настоящей трагедией, – произнес он. – Особенно ужасной для такого закрытого общества, как наше. Я надеюсь, вы быстро схватите преступника.
– Я постараюсь, отче. Предыдущие два дня оказались для нас весьма беспокойными.
– Не сомневаюсь в этом.
– Вы были знакомы с Пенни?
– Я знал о ней. Боюсь, отношения между церковью и учеными-биотехниками в последнее время стали несколько напряженными. Пенни не была исключением, но она посетила несколько служб. В преддверии смерти люди нередко проявляют любопытство к божественному учению. Я не ставлю это ей в вину. Каждый приходит к вере своим путем.
– Вы исповедовали ее?
– Сын мой, вам ведь известно, что на этот вопрос я не отвечу. Священники хранят секреты своей паствы еще тщательнее, чем врачи.
– Я просто хотел знать, не говорила ли она о самоубийстве?
Он остановился под деревом с некрупными буро-зелеными резными листьями и пучками оранжевых цветов, свисающими с каждой ветки. Темно-серые глаза взглянули на меня с насмешливым сочувствием.
– Я полагаю, вам уже рассказали о трудном характере Пенни Маокавиц. Так вот, ко всему прочему, она обладала чудовищной гордыней. Пенни не бежала ни от каких испытаний, посылаемых жизнью, включая и свою ужасную болезнь. Она никогда не стала бы совершать самоубийство. Я думаю, то же самое можно сказать и обо всех здешних жителях.
– Это весьма категоричное заявление.
Хвост траурной процессии миновал нас; идущие мимо люди не могли удержаться от любопытствующих взглядов. Рольф стоял метрах в пятнадцати от дороги и терпеливо ждал.
– Я с радостью обсудил бы с вами этот аспект, но в более подходящее время.
– Конечно, отче.
На лице Леона Кука появилась смущенная улыбка.
– Вчера я разговаривал с вашей женой.
Я попытался сохранить равнодушный вид. Но передо мной был священник. Вряд ли удастся его обмануть.
– Я полагаю, она составила не слишком лестный портрет своего мужа. Как раз перед этим мы поссорились.
– Я знаю. Не тревожьтесь, сын мой, это всего лишь легкая размолвка по сравнению со спорами супружеских пар, с которыми я вынужден сталкиваться.
– Сталкиваться?
Он проигнорировал иронию.
– Вам ведь известно, что ей не нравится жить в биотопе?
Я неловко поежился под его взглядом.
– А вы можете представить более подходящее место, чтобы растить детей?
– Не увиливайте от вопроса, сын мой.
– Хорошо, отче. Я вам расскажу, почему ей не по нраву биотоп. Это из-за абсурдного заявления папы о гене сродственной связи. Церковь настроила ее против биотопа и его сущности. И я должен вам сказать, что, по моему мнению, церковь сделала самую большую ошибку с тех пор, как осудила Галилея. Я здесь всего второй день и уже подумываю, как бы остаться навсегда. Если вы хотите помочь, попробуйте убедить ее, что сродственная связь не имеет отношения к сатанинской магии.
– Я помогу вам обоим, сын мой, насколько это будет в моих силах. Но нельзя ожидать, что я решусь опровергнуть папский эдикт.
– Конечно. Забавно, но большинство пар, похожих на нас, развелись бы уже давным-давно.
– А почему не развелись вы? Хотя я рад, что этого не произошло, это хороший знак.
Я криво усмехнулся:
– Зависит от того, как его расшифровать. У нас обоих имеются на то причины. Что касается меня, то я помню, какой была Джоселин. Моя Джоселин все еще где-то есть. Я это знаю, вот только не могу до нее достучаться.
– А сама Джоселин? Какова ее причина?
– Это очень просто. Мы принесли клятвы перед Богом. В богатстве и бедности… Даже если бы мы официально разошлись, в глазах Бога все равно остались бы мужем и женой. До воссоединения христиан семья Джоселин исповедовала католицизм, приверженность старым обычаям забыть нелегко.
– У меня создалось впечатление, что в сложившемся у вас положении вы обвиняете церковь.
– Джоселин рассказала вам, почему придает такое значение всему, что говорится от имени церкви?
– Нет.
Я вздохнул, заставляя себя вернуться к давним воспоминаниям.
– У нее было два выкидыша, наш третий и потом четвертый ребенок. Это сильно травмировало ее. Медики из клиники в аркологии были уверены, что спасут младенцев. Господи, она была целиком и полностью окружена приборами. Но все оказалось бесполезно. Врачи не настолько хорошо знают секреты человеческого тела, как стараются нас убедить.
После второй потери она… утратила веру в себя. Стала рассеянной и безучастной, даже не заботилась о близнецах. Классический случай депрессии. Понимаете, в медицине все усилия обращены только на физическое состояние. Это их основная цель. Но нам в некотором роде повезло. В нашей аркологии хороший священник. Немного даже похож на вас. Он не жалел для нас времени. Если бы это был психиатр, я бы назвал эти встречи консультациями. Он заставил Джоселин вернуть веру
