– Саныч, если бы мы нашли такое решение, то нам всем не нужно было бы уже ни работать, ни служить до конца дней наших пра-пра-правнуков, – усмехнулась Светлана. – Но я не вижу возможностей этого сделать.
– А зря, – умно возразил Саныч. – Надо думать, решать, искать ответ.
– Саныч, тебе ли думать? – удивился я. – А как же девиз: «Фигли там думать? Прыгать надо!».
– Да пошел ты Серега, – оргызнулся Саныч вроде как обижено. – Я же о нас всех ратую.
– Мыслитель роденов, – прыснул я. – Ремни пристегни на унитазе, чтобы в такой, как у него позе, не упасть с толчка.
Ждать предписанные три часа я не стал, сразу предложив покончить с нашими делами. При просчете траектории через многомерность мне вдруг пришла в голову идея.
– Светик, дай мне, пожалуйста, векторный пакет от хранителя, хочу посмотреть, – попросил я.
Развернувшаяся объемная диаграмма оказалась привязана к нашим координатам после перехода и сразу ушла корнями в какие-то многомерные дали, удивив меня до дрожи в коленках. От постепенного погружения в последующие слои у меня лишь сложилось впечатление, что я играю в игру «любопытный хомячок», когда прогрызая очередную стенку, натыкаешься на следующую. После прохода очередного слоя у меня странно потемнело в «голове», и вектор явно поплыл. Так глубоко в многомерность я еще не заглядывал. Но самым поганым стало то открытие, что вектор вел глубже.
– Как наш двигатель прокола поживает? – спросил я супругу.
– Прогноз на семьдесят два процента, – ответила Светлана. – Так в Содружестве прыгали только фанаты. Уверен, что сможешь?
– Уверен, что вектор идет дальше, – пробурчал я, наблюдая, как разноцветные пятна снова складываются в тропу к неизвестному миру.
Чуть очухавшись, я нырнул за ним, получив очередную хомячью переборку. Каждый последующий нырок отдавался в сознании тем или иным образом, то размывая спектр вектора, то переплетая его узлами, то временно добавляя ему каких-то огрызков. Мои чувства явно стали терять связь с реальностью, появилось осознанное ощущение, что я начинаю тонуть, постепенно растворяясь в многомерности. Похоже, это и был мой предел. Я уже решил отказаться, но где-то глубоко в душе поднялась волна отчаяния, породившая вокруг моего сознания в многомерности странный всплеск, который больше всего походил на серию волн от брошенного в лужу камня. И сознание мое странным образом отреагировало на это событие. Как будто глубокий холод космоса на миг сковал все мои чувства, моментально охладив хаотически мечущиеся мысли. Укол космического холода длился ничтожно малый миг и так же стремительно стал отпускать мое сознание. Я снова ощущался цельной мыслью, хоть и чувствовал себя крайне неуютно в столь глубоком отрыве от родной реальности. Но я знал, что могу пойти дальше. И, как будто испытав меня на крепость, следующий уровень оказался граничным. Предложенная дорожка вильнула по каким-то аномалиям и начала обратный спуск к моим родным просторам. Вести ее до конца я не стал, ибо просто уверился в том, что теоретически смогу ее пройти.
– Глубина погружения? – уточнил я, ощущая Светлану как-то расплывчато.
– Прогноз на девяносто два от ста возможных для нашего движка, – пришел как через вату ответ моей супруги, – не уверена, что этот прыжок будет целесообразным. Ты вообще как себя чувствуешь?
– Хреновенько, – ответил я честно, – но в принципе почему-то есть уверенность, что осилю.
– Таких маршрутов никто не прокалывал, – тихо прошелестел в сознании голос моей боевой подруги. – Теоретически было установлено, что порог, зафиксированный как сотня по шкале погружения практически не достижим. Им скорее определяется именно теоретическая способность двигателей прокола. Для человеческого сознания эта цифра – просто мифические пределы.
– Не знаю на счет сотни, – почему-то зло сказал я, – но по этим девяносто двум я пройду. Когда-нибудь обязательно пройду!
– Есть теория, – опять издалека пришел голос Светланы. – Она гласит, что за порогом восьмидесяти, куда реально «не ступала» интуиция человека, многомерность играет в свои игры и запросто может перебросить в иное время или параллельное пространство.
– Просто сказки или есть хотя бы косвенные доказательства? – поинтересовался я.
– Нашлись горячие головы, замахнувшиеся на восьмидесятку, но их больше никто не видел, – ответила Светлана. – Сам и думай…
* * *
Отдыхать все же пришлось. Но прыжок к Земле прошел штатно, хоть к сверхкороткой траектории перехода я присматривался добрых полчаса и намудрил преизрядно. Вышли мы тоже довольно удачно, потратив всего восемнадцать часов на переход к границам Солнечной системы. Все время перехода нами собиралась инфоромация, которая оказалась доступна по большому счету в виде звуковых передач. Порой удавалось получить отрывочные пакеты каких-то данных и кое-какое изобраение, качество которого нельзя было назвать даже отвратительным. В мире Земли с первого взгляда все осталось неизменным, но где-то на грани чувств топталась некая неуверенность. Не могу сказать, что в увиденном происходило нечто нереальное для моей прошлой Земли, просто некоторые вещи заметно выходили за рамки когда-то привычных для меня вещей.
– Серёня, что-то я меньжуюсь на этой теме, – Саныч придержал у рта надкушенный бутерброд, слушая очередную сводку новостей. – Ты не боишься, что мы летим не совсем туда, куда хотели?
– Боюсь, Саныч, – ответил я честно. – Еще как боюсь…
2011 год.
