«Имя… я обязан вспомнить своё имя, — думал он, вглядываясь в осколки, разноцветным облаком роившиеся рядом с ним. — Здесь должен быть ответ».
Он протянул руку, или только подумал об этом, и взял в руку грязно-бурый кусок стекла. Это была кровь. Запёкшаяся, потемневшая, сожжённая до оплавленного куска. Кровь…. Своя ли, чужая ли — этого он не знал. Единственное, что он видел, таких осколков с оплавленными краями было гораздо больше остальных кусочков мозаики души.
Теперь настала очередь коричневого цвета. Покой, старость, мудрость, единение с собой. Мало, очень мало, считанные крупицы, и они всегда плавно перетекали, смешиваясь до размытых границ, в бурые пятна прошлых поступков.
Никаких имён, никаких званий, никаких мыслей. Где-то в глубине сознания попыталась снова воспрянуть задавленная интересом мысль о ненависти и панический крик о собственной несостоятельности. Но их быстро уняла внезапно пробудившаяся сила воли.
Сила и желание жить. Не просто плыть в неизвестности, не просто исполнять свой долг, влачить существование под гнётом приговора, но жить. Принимать решения, бросаться в события, словно в море с обрыва, задерживая дыхание, как при спуске курка стрелкового оружия.
Жить…
Внутри него зашевелилось нечто, похожее на память. Кажется, мысли об оружии, долге и наказании пробудили внутри него что-то необходимое для осознания себя.
Он коснулся зелёного осколка. Память о детстве, о беззаботной юности, надеждах и уверенности в своих силах. Железная воля к победе, вера и почти святое преклонение перед жизнью. Надо же, оказывается, когда-то он ценил жизнь во всех её проявлениях. Когда-то настолько давно, что множество бурого почти навеки схоронили под собой эти воспоминания.
«Люди… жизнь людей, моя жизнь, святость появления на свет, принадлежность к целому одной своей частью, радость и смех, новая жизнь и новые надежды не отнимать, но сохранять её».
Пальцы мысленно сжались в кулак, и он почти физически почувствовал, как острые грани зелёного осколка вспарывают кожу, но боль так и не пришла.
Фиолетовые кусочки интуиции, строгой формой разбитых на части стёкол вереницей мелких осколочков проплыли мимо. Он не удостоил их вниманием. Как и редкое крошево небесно-голубого оттенка, маревом кружащее чуть дальше других стёкол. Голубые мечты… разбитые, перетёртые в дисперсную пыль, без единого шанса снова стать хотя бы склеенным целым. Теперь из надежд и мечтаний прошлого он мог лишь спрессовать для себя небольшую форму для наращивания на ней чего-то иного.
К примеру, синего цвета внутреннего холода и тишины. Вот уж чего здесь было едва ли не столько же, сколько и бурого, так это тяжёлой, давящей, суровой синевы замкнутости и устремлений внутрь себя.
Где-то на периферии блеснул и тут же угас один единственный кусочек прозрачного стекла. Кристальная честь, уважение к павшим врагам, последние слова над телами погибших товарищей, свобода снов и прозрачные слёзы — кристалл горного хрусталя среди множества стеклянных крошек.
И лишь поймав его, этот крошечный осколок души прозрачного цвета, взглянув через него на остальное, он, плывший в густой черноте своего «Я», понял как на самом деле бесполезно его естество.
Оранжевые и жёлтые крупинки чистого интереса и желаний быть любимым медленно перекатывались среди прочих обломков, почти незаметные и неосязаемые.
Ни страсти, ни любви… ни порывов услышать биение родного сердца другого человека, ни внезапно нахлынувшей волны нежности к кому-либо, ни безумных порывов бросить всё и оказаться рядом с тем, кто любит. С тем, кто любим.
«Ненавижу, — подумал он и заплакал без слёз. — Чего вы от меня хотите? — выкрикнул он в пустоту и с ненавистью уставился на медленно вращающиеся вокруг своей оси цветные стекляшки. — Что я могу сделать для вас? — спокойно добавил он, слушая, как где-то далеко со скрипом закрывается тяжёлая дверь души на ржавых петлях. — Зачем снова вернулся полковник Марк Александрович Романов?»
Он вспомнил своё имя. И мерцающая звёздная пыль вместе с медленно крутящимися в ней частичками памяти и души ухнула вниз, увлекая его в открывшуюся воронку.
Он успел подумать о том, что это похоже на разверзшуюся пасть огромной бездны. Огромной голодной бездны, проглатывающей галактики, не говоря уже о какой-то никчёмной душе.
— Телеметрия в норме, производится подготовка к восстановлению периферической…
— Отменить. Приступить к постепенному выводу из стазиса с отложенным режимом…
Воронка клубящихся, мерцающих и подрагивающих осколков закручивалась всё сильнее, набирая обороты вращения, вплетая в себя пустоту извечного мрака космоса. Он падал. Сначала молча, затем пытаясь кричать и барахтаться, но всё же осознавая происходящее немного отрешённо. В какой-то момент среди круговерти цветных осколков, клочков темноты, далёких планет и звёзд появился совершенно неуместный объект.
Небольшой деревянный корабль, поставленный на гусеницы, вращался вместе с остальным душевным хламом, но замедлился и стал приближаться.
Его накрыло изумлением, будто прохладной волной воздуха среди жаркой пустыни.
Невообразимая конструкция приблизилась, выплывая из звёздного тумана, и на носу корабля появился мужчина. Высокий, худощавый, с короткими тёмными волосами, кривой ухмылкой и задорным блеском в зелёных глазах.
— Дядюшка Бо… — вымолвил Марк, опешив от изумления. Стоящий на палубе корабля мужчина отчаянно напоминал ему боцмана с «Астарты». Только в отличие от капитана Ричарда Моргана, Романов не питал ложных иллюзий, что его кто-то будет спасать или таранить ради него орбитальные базы, божественные чертоги или хранилище душ во Вселенной.
— Александр Реверс, — представился мужчина, подплывая ближе к Марку. — А это моя «Александрийская Рулетка», — кивнул он на корабль. — Серия «Берг», — добавил он. Мужик, тебя подбросить? — спросил он. — Мне по пути.
— По пути куда? — глупо спросил Марк.
— А тебе не пофиг? — флегматично осведомился капитан Реверс, сбрасывая во вращающуюся звёздную круговерть трап с правого борта. — У тебя тут дела что ли?
Романов подавил острое желание нервно засмеяться.
— Постепенная реанимация, питательные растворы отменить. Время возвращения…
— Продолжать восстановление.
— Второй заключённый, номер…
— Телеметрия не нужна, данные не нужны. Приступить к выводу из анабиоза…
Воронка словно ждала безмолвной команды, начав закручиваться по часовой стрелке, едва Марк ступил на палубу берга. Капитан Реверс только ухмылялся, стоя у руля, который, скорее, выполнял декоративную роль, чем действительно был функциональным предметом.
