Я вспомнил, как мы встретились: с орбиты сообщили о прибытии частника — корпоративного пассажирского транспорта с посадочными шаттлами на борту. Ракетный Сезон[3] начинался только через два с половиной месяца, а сейчас было затишье. Сказали — мол, говорят, туристы хотят добраться до вулкана Олимп, если вы их найдете после приземления и они сразу не угодят при этом в какой-нибудь глюк, — вам неплохо заплатят, а там — смотрите сами. В глюк они не угодили, но искали мы их три сола[4], пока не встретили возле заброшенной станции техобслуживания, где их держали под контролем паладины. Отдыхающие даже не успели понять, что с ними произошло, они думали — это их встречают. А паладины просто ждали, когда те захотят есть или пить, — а потом их за это можно было бы и обчистить до нитки. Пришлось немного пострелять, но больше для виду, чтобы паладины успокоились. Их главный, не слезая с борова, словно памятник, подъехал к нам и приказал назвать наши имена. Мы назвали, и тогда он сказал, что такие вольные Охотники есть в его списке Доверенных Охотников Этой Долины. Потом назвал свой процент с груза, который обязательно спускали вместе с шаттлом: деньги на Марсе непопулярны.
Мы поторговались, пригрозили орбитальной бомбежкой со станции, они пригрозили армейскими бластерами… в общем, был выполнен весь необходимый ритуал выкупа отдыхающих, и кончилось все благополучно. Над полуразрушенными корпусами СТО поднялся лениво трепещущий бело-голубой флаг военно-космических сил, на котором был изображен кентавр, стреляющий из лука в звезду, — таким образом, паладины давали понять, что настроены мирно. Под тяжелую поступь и похрюкивание своих свиноконей они удалились в ангар. Туристы выехали нам навстречу на вьючных дромадерах. На переднем мясистом альбиносе покачивалась хрупкая фигурка в экстрим-комбезе. Она подъехала ко мне, и я поднял забрало светофильтров своего шлема.
— Как вас зовут? — спросил я с любопытством.
— Ирина, — ответила она, тоже приподняв забрало, и… я на некоторое время остолбенел, засмотревшись в огромные серые глаза, внутри которых мерцали золотые искорки…
— Русская? — спросил я нарочито небрежно.
— Да, а вы? — ответила она в тон мне.
Я ухмыльнулся:
— Во мне намешано столько кровей, что, пожалуй, лучше об этом не думать.
Вот так этот путь и начался…
Вернее, начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам — чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять. Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Но я-то ладно… А она, спрашивается, она здесь зачем, да еще с такой обузой, как туристы? Закопанные в подсознании комплексы? Тяга доказать всем свою самостоятельность? Жажда острых ощущений после перенаселенных земных мегаполисов и жесткого климата? В России еще не так плохо с погодой — нет таких резких разниц температур, как во многих других странах. Что ей тут надо? Нереализованная девочка — ответ был настолько очевиден, что я не мог его принять: наверное, что-то мешало мне поверить такой банальности. Первое, что я подумал, глядя на нее, — никогда, ни при каких обстоятельствах у меня НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ ОБЩЕГО!
— И как вам Марс? — задал я тогда вопрос.
— Нормально, — ответила она.
Мне показалось, что она рисуется.
— Нет тут ничего нормального, — резко прикрикнул я. — ЗДЕСЬ вам, дамочка, не ТАМ!
Было видно замешательство на ее лице, а может, просто загар ей очень шел…
— Я, может, не так выразилась, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Интересно очень.
— Интересно здесь выжить, — буркнул я.
Она посмотрела на меня с любопытством и, как мне показалось, с жалостью.
«Самоуверенная скучающая нахалка», — подумал я и отвернулся. Да и плевать — вот посмотрим, какое у нее будет лицо, когда мы доберемся до Олимпа и начнем на него залазить: 27 километров высоты при марсианской атмосфере — это я не назвал бы «интересным», даже учитывая то, что мы будем в специальном аэростате.
Несколько дней шла наша смена по равнине Элизий, которая подходила к концу, спускаясь к равнине Амазония, упиравшейся на юге, в районе экватора, в плоскогорье. Первое происшествие произошло только вчера и только с верблюдом.
После небольшого перехода по Пустоши Свана, где на нас напало четверо юварков, которые буквально выгрызли Йоргенова верблюда прямо из-под его седла, мы остановились в «ОАЗИСЕ-213». Это бетонный полуподземный бункер с бытовыми помещениями и четырьмя дотами по периметру — таких убежищ по Марсу несколько сотен, они оснащены автономными генераторами на солнечных батареях, минимальными запасами оружия и продовольствия и примитивными средствами планетарной связи (если, конечно, там не побывали мародеры). Их строили военные в период Первой Волны.
Мы стали готовиться к переходу: проверили все оборудование, оружие, аккумуляторы и стали все втроем делать зарядку: это туристы тут недавно, а сила тяжести на Марсе в три раза меньше, чем на Земле, и, чтобы наши мышцы — мышцы аборигенов — здесь не атрофировались, физические упражнения были просто необходимы. Зато мы могли носить с собой гораздо большую кучу разного полезного хлама, и рюкзаки наши и поклажа на верблюдах были внушительных размеров.
Ночь наступила…
Сегодня она была на редкость темной — воздух был густым и каким-то фиолетовым. Небо — прозрачным, слегка подернутым мутноватой дымкой — даже видно звезды. Обычно ночью на небе висят большие ломти облаков и что-то вроде смога, который отсвечивает зловеще-красноватым сиянием, — это из-за парниковых газов, которые поддерживают слабую атмосферу и выравнивают температуру Марса. Свечение же по ночам присутствует из-за мощной ионизации верхних слоев атмосферы, которые не так уж высоко. Да и дифракция солнечных лучей сильнее, чем на Земле.
На темном ночном небе взошел Фобос. Маленькая и бледная луна. Он является эллипсоидом, около десяти километров в диаметре. Фобос падает на Марс: за каждые сто лет приближается к красной планете на девять метров и рано или поздно упадет на него, если никто не разберет его на куски. Восходит он на местном эквиваленте запада, света фактически не дает. Фобос совершает обращение вокруг планеты втрое быстрее, чем сам Марс вращается вокруг своей оси. За сутки Марса этот малютка успевает совершить три полных оборота и пройти еще дугу в 78 градусов. Фобос в переводе с древнегреческого означает «страх». Может, это он таращится своим кратером Стикни в мой затылок, словно мертвой глазницей черепа? Почему я об этом подумал? Я же не турист, а это всего лишь мертвый никчемный булыжник, который несколько миллиардов лет болтается на орбите. И «страхом» его назвали люди: ему самому все наше копошение — тьфу, и растереть… Но все же что-то не мертвое, а живое есть, кроме нас, в этой пустыне, этой ночью… где-то рядом…
