Он любил рассказывать младшему братишке о Луне, которая никогда не поворачивается к нам спиной, о Марсе, чьи обитатели построили каналы, о далекой гигантской красной звезде Бетельгейзе. Мальчик мало что запомнил из этих рассказов, сохранилось лишь ощущение чего-то чудесного, словно мороженое в жаркий день.
Брат Костя погиб на фронте, когда фашисты подошли к Ленинграду. Звездного неба с тех пор Малыш никогда не видел. Да и боялся он его, потому что чистое ночное небо означало очередной налет немецких бомбардировщиков. Вспомнив о них, мальчик без всякой жалости разбил озерное зеркало, вымыл не только руки, но и лицо. А после дотянулся до сидора и вытащил из него заветных полбуханки, которые не трогал всю дорогу. Хлеб оказался необыкновенно вкусным. Малыш и сам не заметил, как слопал половину. С сожалением сунул оставшееся в вещмешок. Зато вытащил кусок сахара, твердого, как алмаз, и принялся с причмокиванием посасывать, поглядывая уже на настоящее звездное небо. Глаза его стали слипаться. Он спрятал облизанный кристалл сахара. Набрал в сложенные ладошки воды. Красноватая звездочка на миг отразилась в крохотном озере, но мальчик ее безжалостно выпил.
Он проснулся оттого, что стало светло. Скрюченное в самокопанной пещерке тело занемело, ноги и руки разгибались с трудом. К тому же прохоровский ватник свалился, и босой, одетый в перешитое солдатское обмундирование мальчик изрядно окоченел. Малыш с трудом разлепил веки, удивляясь призрачному голубому сиянию, что бесцеремонно вторгалось в его нехитрые сны. Сияние лилось сверху, но это не было предвестием рассвета. Пацаненок со стоном вывалился из пещерки. Задрал голову до ломоты в затылке, всматриваясь в источник необычного света. Над Старым рудником медленно, по сужающейся спирали опускалось нечто темное, вытянутое как подводная лодка, хотя размером оно было с хороший крейсер вроде тех, что Малыш видел во время военно-морских парадов. Посредине днища «лодки-крейсера» зловеще алели расположенные треугольником огни. Таинственное голубое свечение исходило от заостренного носа или, может быть, — кормы. Кто разберет.
«Лодка-крейсер» опускалась совершенно бесшумно. Волны голубого сияния коснулись верхушек отвалов, и те задымились, словно подожженные. Это мельчайшие крупицы пустой породы поднялись в воздух и устремились к непонятной штуковине, вращающейся точно в водовороте. Малыш вдруг вспомнил, что Костя как-то рассказывал о заграничном устройстве со смешным названием «пылесос», им подметают полы. Вращающаяся «лодка-крейсер» не просто разрушала склоны рудных отвалов, она втягивала породу в себя. Мальчику стало страшно — а вдруг этот летающий пылесос сядет на дно котловины и раздавит его как пустую яичную скорлупу? Надо было уносить ноги, пока не поздно. Подвывая от нарастающего ужаса, Малыш на четвереньках принялся выбираться наверх, покуда целы еще уступы, по которым когда-то вывозили руду.
Он успел одолеть два нижних яруса, когда волна голубого света захлестнула его. Мальчик закричал, почувствовав, как неумолимая сила отрывает его от земли. Он попытался ухватиться за тяжелый валун, лежащий на самом краю уступа, но валун всплыл вместе с ним, словно резиновый мяч: когда его стараешься утопить, а он вырывается из рук как живой. Бешеный вихрь нес беспомощного пацаненка по кругу. Кричать Малыш уже не мог, глина залепила рот. Несколько камешков — не исключено, что тех самых вожделенных кристаллов самородной меди, — чувствительно стукнули незадачливого искателя сокровищ по носу. Только чудом пыль не забила глаза. Мальчик убедился в этом, когда разглядел нестерпимо сверкающий многолепестковый цветок, раскрывшийся ему навстречу. «Цветок» втянул восьмилетнего ленинградца, эвакуированного из задыхающегося в блокадной удавке города, с хлюпаньем проглотил его, уронив во что-то холодное, влажное, булькающее, словно кипящий ключ.
Радио на кухне отыграло гимн и замолкло, наполняя гулкую тишину дома шорохом эфирных помех. Аля сладко потянулась на свежей простыне, чувствуя каждую клеточку своего зрелого, даже, пожалуй, уж слишком зрелого тела. «Вековуха», — привычно подумала она о себе. Подумала без малейшей печали, как о чем-то давно отболевшем. Подружки за глаза называли ее блаженной дурой. Мужики тайком косились на ее ладные, по-деревенски крепкие икры, но связываться не рисковали. О тяжелой руке Алевтины Казаровой по поселку ходили легенды. Больше всего досаждали замужние матроны в учительской. Они не стесняясь сватали ее за физрука Владика Безуглова, самого привлекательного мужчину в Малопихтинской средней школе. Физрук поглядывал на учительницу русского языка и литературы с плотоядной откровенностью — ее тяжелой руки он не боялся, выжидал момент. Но надеждам, что Алевтина Вадимовна сама рухнет в его объятия под грузом перезрелой свободы, не суждено было оправдаться. Аля совершенно точно знала, что встретит своего единственного, настоящего на всю жизнь. Не знала только — когда.
За окном зашумело. Дождь. Осень в этом году началась рано. Еще и август не успел отлепетать желтеющей листвой, а уже поутру на лужах серебрились лучики льда, мальчишкам на радость. Близился сентябрь. Со школьной поры Аля привыкла готовиться к новому учебному году загодя. Тем более — теперь, когда стала учительницей. Почти все лето она провела в лесничестве у дяди Ильи. Помогала заготавливать корм для лосей, которые год за годом, в самые лютые зимы, приходили к человеческому жилью, зная, что найдут здесь охапки вкусного сена и защиту от рассвирепевших волков. Обходила лесные угодья, обезвреживала браконьерские капканы и следила, не оставил ли кто по ротозейству или недоброму умыслу непогашенный костер, а порой участвовала в рейдах против самих браконьеров. Но больше всего Аля любила солнечные рассветы, полные серебряной дымки над росистыми полянами, глухариного токования, протяжного трубного зова матерого вожака маральего стада. В летних заботах и трудах дни летели незаметно, и лишь по ночам она вспоминала о бабьем своем одиночестве. Вспоминала легко, без тихих слез в подушку.
Шум за окном усилился. Настоящий ливень, подумала Аля. Струи дождя стекали с крыши в сорокаведерную бочку, но к бульканью добавилось еще что-то. Чуткое ухо лесной жительницы уловило шаги. Кто-то шлепал по лужам большими ногами. Шлепал не слишком уверенно, словно пьяный. Аля не испугалась. Хотя дом ее стоял на отшибе, но чужак в поселке не мог появиться незамеченным — почти за каждым забором на цепи скучали громадные волкодавы, а из местных учительница никого не боялась. Она поднялась, накинула и поплотнее запахнула халат. Следовало выйти на крыльцо и объяснить незваному гостю, что он ошибся адресом и чтобы немедленно топал домой, покуда она не рассердилась. Вышла в сени, нащупала выключатель, зажгла свет, отодвинула щеколду и распахнула дверь.
Незваный гость стоял, чуть наклонившись вперед, с него текло, длинные мокрые волосы облепили лицо. Аля оторопела. Она не узнавала ночного бродягу. Насколько позволял тусклый свет
