время сжатия протопланетного облака и ровно через восемь месяцев пересекающий курс корабля, тут не причём: «Развитие» отправится к иной звезде, нежели предполагали инженеры.
Увы, внеземной разум непредсказуем, оставлять его в живых слишком опасно, а уничтожать — неэтично, поэтому партия приняла решение о капсуляции прочих разумных и потенциально разумных видов в отдельной вселенной.
Коллискисы развились более чем в триллионе световых лет от Земли. С учётом того, что космологический горизонт событий проходит всего в сорока шести миллиардах, они никогда не увидели бы центр человечества. Однако за миллионы лет их культура могла достаточно развиться, чтобы стать угрозой. Это в планы Союза не входило.
Начав с выдачи одной квартиры на семью, люди дошли до планеты, системы, галактики, а теперь хотели выделить каждому по вселенной. Неспроста данный этап стали негласно именовать «последней пятилеткой».
Двенадцатый вернулся на крейсер Земли, словно в качестве усмешки пришвартованный нос к носу к «Развитию». Несмотря на то, что зрение потомков кошачьих превосходило человеческое, а их сенсоры отслеживали перемещение всех объектов больше пылинки, детище рэпрабахских военных заводов они не смогли бы высмотреть никогда. Потомки диких кошек жили в трёхмерном пространстве, а судно людей в данный момент поддерживало пятьсот тысяч измерений: так Двенадцатый мог передавать информацию Центральному Комитету с задержками и бесить остальных наблюдателей, не привыкших к столь медленным скоростям.
Крейсер нельзя было сравнивать с судном инопланетян ни по размеру, так как чётких границ для него из-за неопределённости Гейзенберга не существовало, ни по массе, так как он менял её по собственному желанию. И сейчас перед ним начинала разверзаться пропасть. Силовые установки выбрасывали всю расположенную рядом конфигурацию в иную реальность.
Двойная звезда мелькнула в последний раз, прежде чем исчезнуть. Вскоре на её место поместили новую. Вид коллискисов оказался последним из разумных, который переместили таким образом. Конечно, они представляли какой-то интерес для учёных, но были описаны ещё тысячи лет назад, а вся их литература точно содержалась в Вавилонской библиотеке.
Партия заботится об обществе. Прогресс должен продолжаться, даже если весь Центральный Комитет испарится. Люди не могут откатиться назад в варварство. Не имеют права.
Маленькая полулампа-полусвечка с трудом освещала огромное помещение. Её пляшущий за потрескавшимся стеклом огонёк постепенно смещался вниз, угрожая потухнуть в самом скором времени. Он всё быстрее переходил в синюю часть спектра и ощутимо подрагивал, несмотря на то что ветра не было. Не могло быть.
Густой слой ржавчины покрывал испещрённые царапинами металлические стены, так что, если на них и были сделаны сколь-нибудь значащие надписи, они стёрлись за тысячелетия, прошедшие после того, как цивилизация переместилась выше и оставила эти места. Пол был аккуратно поделён на квадраты, между которыми даже при всём желании нельзя просунуть и лезвие ножа. Потолок вздымался на невероятную высоту и терялся за плотным слоем труб где-то в двадцати человеческих ростах от пола. Сплошь и рядом высились нагромождения строительного мусора, многотонных кусков металла и всего недоступного к вытаскиванию одним человеком.
Единственный вход, являвшийся и выходом, соединял эту куполообразную пустоту с её собратьями, тысячами расположенными в толще материнской породы, и казалось, что всё это тянется бесконечно далеко, проходит друг сквозь друга, скручивается, разрывается, начинается из ниоткуда, обрывается с невероятных высот, пересекается под самыми немыслимыми углами, сшивается в случайных точках, уходит вверх и вниз, причём нельзя понять, в какую сторону лабиринт забирается дальше, если здесь, в этой непроглядной тьме, вообще могла идти речь о направлениях. Нелегко признать, однако когда-то это было городом, и ещё труднее домыслить: мегаполис стал невероятно плотно застроен, новые здания возвели поверх старых, и сейчас самые глубокие части его канализации задевали местные «небоскрёбы», то есть проходили через высочайшие точки пустот. Ещё сложнее верилось в неоднократность такого переселения повыше, но тянущиеся вниз катакомбы в любой момент были готовы показать разные эпохи существования планеты. Стремясь восстановить столицу любой ценой, зарывали не только прежние кварталы, но парки, пруды, целые леса. Их обитатели вымерли далеко не полностью и многим растениям удалось приспособиться к сложившимся условиям. На разных этажах кроме жёлтой травы встречались лишайники, мхи, плесень… Сколько подобных ярусов можно насчитать? Обитает ли там что-либо разумное? Как глубоко до нетронутой коры данного мира, где уже не будет заметно антропогенного влияния? Тысячи ростов человека или… десятки тысяч?
В комнате можно различить три неясных силуэта: первый оказался густо увешан серыми одеяниями, второй оголён по пояс и имел на себе только штаны, третий же и вовсе остался практически обнажённым. Ничего конкретного о них сказать было нельзя: полумрак надёжно скрывал любые черты. А вот если бы стало возможно различить интерьер, то не осталось бы сомнений: он выполнен не хаотично, а сложен с любовью и заботой, будто здесь постарался профессиональный архитектор. И никакая бедность не могла этого скрыть.
Неподвижный и ещё недавно казавшийся осязаемым воздух прорезал женский крик:
— Ааааа…
— Смирись и продолжай, женщина, — прокричал жрец и вновь затянул свою монотонную песню, безбожно путая операторы рождения и уничтожения:
— Скобка, а с циркумфлексом, запятая, а с циркумфлексом и с крестом, скобка, равно…
— Аааарррыы… — снова заорала женщина, забившись в судорогах.
— Продолжай рожать, — сказал священник. — Воистину, с вашей семейки придётся взять двойную плату, если она не прекратит орать.
Его слова произвели на мужа воистину магическое действие. Он, ранее неподвижно сидевший неподалёку, вдруг встал, подошёл к жене и отпустил ей увесистую оплеуху, после чего та умолкла и родила довольно быстро. Никому не известно, напугала ли её больше угроза физической расправы или возможность остаться без последних средств к существованию, но в результате на свет появился вполне себе крепенький малыш, что здесь, на втором уровне экуменаполиса Альстры, столицы государства Пании, с её экологическим фоном, могло считаться настоящим чудом. Отец, ранее хотевший обменять новорождённого на набор инструментов, не производимых самостоятельно в городских трущобах, призадумался. Люди в семье никогда не были лишними, появлялись редко, а погибнуть могли крайне быстро. Это случилось со старшим сыном во время охоты на крыс, когда какая-то бешеная зверюга, прокусив ему кожу, заразила непонятно чем, и сколько бы отец не просил капеллана, тот так и не смог вымолить жизнь ребёнка. Оттого, когда служитель науки без особого энтузиазма спросил, хотят ли родители оставить ребёнка в живых, и вдруг получил положительный ответ, напомнил:
— Это будет стоить вам несколько дороже, — и с улыбкой посмотрел на отца.
Поразмыслив секунду, тот коротко ответил:
— Как будто ты вообще когда-то брал
