к себе… Чуть слышно стукнула дверь, появился испуганный до бледности слуга:
– Доса?
– Принеси часы.
– Да, доса.
Мгновенно исчез, чтобы спустя некоторое время вернуться и поставить на стол потемневшую от времени колбу песочных часов.
– Доса?
– Нужно вино. Из старой бочки, что стоит в углу.
Женщина тяжело, с надрывом вздохнула. Она не хочет оставаться одна. И уйдёт вместе с сыном. Нащупала на высохшей груди небольшую ладанку, где хранилось зелье, сняла с шеи, раскрыла перевязанный алой ниткой пакетик, высыпала в высокую оловянную кружку серый порошок. Слуга вскоре явился, неся в руках большой кувшин с густым, почти багровым вином. Поставил его на стол, и, не получив никаких указаний, вновь исчез, чтобы ждать новых приказов за дверью. Оставаться рядом с больным простолюдин боялся до дрожи в коленках. Мальчик всхлипнул раз, другой, третий… Мать поставила часы. Подростку оставалось меньше часа. Это предсмертные вздохи. Сейчас начнут отказывать лёгкие. Отвернулась, наливая себе вино в приготовленную кружку с ядом, и потому не заметила, как огонёк вдруг влетел в раскрытый в тщетной попытке вдохнуть рот и исчез там абсолютно бесшумно, мгновенно впитавшись в нёбо. Подросток вздрогнул. Неосознанно. Просто рефлекторное движение тела. Затем вздохнул. Глубоко, полной грудью. Совершенно нормально. Услышав звук этого дыхания, женщина замерла, не в силах поверить услышанному, и, не замечая, что тонкая струйка уже наполнила кружку и багровая лужица растекается по грубому столу. Обернулась – сын вновь дышал. Ровно, глубоко. Его грудь заметно вздымалась под полостью. Затем… Она не поверила – рука больного дрогнула, шевельнулась, отодвигая шкуру, которой он был укрыт сверху.
– Высочайший!..
Женщина в мгновение ока оказалась возле кровати, и ахнула – на неё смотрели зелёные глаза сына. Внимательно и вопрошающе… И тогда она закричала:
– Чудо! Чудо! Святой Ируаний явил чудо! Высочайший даровал нам чудо!
Первым ввалился перепуганный слуга и обмочился от страха – умирающий приподнялся на локте, а госпожа изо всех сил обнимала его голову, рыдая от счастья. Наконец появился отец Клапауций, привлечённый услышанными криками о милосердии Божьем, донёсшимися из окна башни. Отдуваясь, толстячок неожиданно быстро оказался возле кровати, кое-как умудрился отдвинуть мать от сына и неожиданно бережно оттянул нижние веки с обоих глаз больного, потом охнул – в свете настенного светильника было видно, что проклятая краснота ушла, сменившись нормальной зеленью обычного цвета глаз.
– Воистину, Высочайший явил нам чудо…
Кое-как прохрипел монах, потом вдруг возопил ещё громче досы Аруан:
– Восславим Высочайшего за милость его! Во славу Господа!..
– Мама?
Я дышу с трудом, потому что мою голову буквально вжали в мягкую грудь, и чувствую, как на мои волосы капают слёзы. Одновременно пытаюсь сообразить, что к чему. Впрочем, того немногого, что я успел заметить до того, как меня обняла женщина, рыдающая сейчас навзрыд, непонятно почему, кстати, хватило, чтобы примерно понять, где я, и что со мной. Судя по внешнему виду – средние века. Ну, образно. Какой период – ещё не выяснил. На стене потёртый гобелен с примитивными фигурками. Видел нечто подобное в музее Лондона, полотно, где выткана битва при Гастингсе. Очень похоже. Практически, один в один. Такие же пропорции и стиль. Далее – грубо тёсаные неровные доски в качестве пола. Явно работа делалась топором, потому что следы видны. Ну и солома, набросанная поверх пола. Свежая, как ни странно, но мало. Потому и доски умудрился рассмотреть. На меня сверху наброшена шкура. Что под ней, естественно, не видно. И ещё руки. Какие то маленькие… Впрочем, если всё прошло гладко, мой информационный пакет вытянет тело до нужных кондиций, соответствующих физическим параметрам майора Максима Кузнецова, русского, подданного Российской Империи, командира транспортного корабля 'Рощица', следовавшего к Сигма Веги, где у нас находилась база снабжения. До того, как корабль попал в метеоритный поток, мне было тридцать два года. А сколько сейчас? Однако дышать становится совсем невозможно, но тут в полутёмной каморке появляется лысый, точнее, с большой, плохо выбритой, кстати, тонзурой, толстячок, и начинает оттаскивать от меня плачущую женщину, называющую себя моей матерью. Затем запускает свои грязные толстые пальцы мне в глаза, впрочем, я ошибаюсь – не в глаза, а просто оттягивает веки, заглядывает в них с каким-то затаённым ужасом, а потом вопит так, что у меня закладывает уши:
– Хвала Высочайшему, явившему чудо!
Потом, оставив меня в покое, бросается к одетой в потёртое неуклюжее платье женщине, моей тамошней ровеснице по виду, трясёт её за руки, непрерывно вопя о милости, дарованном каким то святошей с непроизносимым именем, а я стараюсь прокачать ситуацию дальше… Женщине вряд ли больше тридцати лет. Просто выглядит старше. И, кажется, она биологическая мать носителя. Жаль пацана, но увы, его уже не вернуть… А та смотрит на меня, потом вновь подходит поближе, садится рядом на кровать, гладит меня по голове, которая страшно зудит:
– Атти, родной мой… Ты вернулся…
…Откуда я вернулся, интересно? Но молчу, потому что любое слово, сказанное сейчас мной, может впоследствии обернуться против меня… Женщина начинает тревожиться, но тут из-за её спины слышится тупой стук, она оборачивается, я рефлекторно выглядываю из-за её спины, и мы оба наблюдаем, как на полу громоздится оплывающая на глазах тушка толстяка. Матушка начинает стремительно бледнеть, и я замечаю, что она боится… И не выдерживаю воцарившегося напряжения…
– Мама…
– Высочайший… Он выпил мой яд… Прими его Высочайший… Не оставь своей милостью…
Так. Высочайший, судя по всему, основной местный Бог. А я то уж подумал, что это какой-нибудь правитель… Отвожу взгляд от мертвеца, внимательнейшим образом рассматривая платье женщины. Грубые нитки. Довольно плотное плетение, и никакой подгонки по фигуре. Хотя может у них так и принято. Впрочем, спустя мгновение двери в каморку открываются, и на пороге появляется тощая фигурка. Судя по грязной одежде из грубой мешковины – либо слуга, либо раб… Раб! Я вздрагиваю, а существо неопределённого пола говорит писклявым голоском, со страхом глядя на мёртвую тушку. Что делать? Откровенно говоря, я в растерянности, но тут неожиданно матушка поднимается и твёрдым голосам заявляет, что Высочайший спас её сына, но взамен забрал святого отца Клапауция, а потому она приказывает сжечь монаха на погребальном костре, приготовленном для Атти…
Слуга буквально корчится от страха, глядя на меня, но мой жест, когда я машу ему, выводит слугу из ступора и тот убегает. Молчание. Женщина по-прежнему стоит возле кровати, довольно жёсткой и неудобной, ожидая слуг. Те вскоре являются, целых шесть грязно-заросших человек. Поднимают монаха за конечности, двое,
