— Оу… — Мария поднесла шприц к моему плечу. Как раз в том месте, где хватал меня старпом, наливался синяк.
— Вы что, сопротивлялись? — неловко спросила женщина.
— Нет.
— Простите… Вообще-то, Алексей Петрович… — она замялась.
«Что Алексей Петрович? Хороший мужик? Или что та хотела сказать?»
— Уверена, он неспециально. Мы все немного на нервах, — продолжила Мария.
Я ничего не ответила.
Плечо кольнуло. Я развернулась, подставив теперь бедро для следующей инъекции. Мария без особых стараний быстро выстригла на моих висках и затылке небольшие участки. Остриженные волосы моментально втягивались мини пылесосом. Момент, когда нужно будет ложиться в капсулу, приближался.
Честно говоря, прыжки меня всегда пугали. Для меня страшны не только последствия, но и сам процесс. Жутко, тем более когда знаешь, сколько всего может пойти не так. У военных считается, что со временем человек привыкает, и организм адаптируется к негативным последствиям. На самом деле не всё так просто. В каждом конкретном случае всё индивидуально. Порой, чем меньше прыжков, тем лучше. В целом порядок действий я знаю, поэтому я забралась в капсулу, начала устраиваться. Хорошо ещё, что капсулы нового поколения, без наполнения жидкостью и инвазивных масок. По сути, сейчас весь гибернационный блок становится одной большой капсулой, защищающей тела во время прыжка. У меня ничего не получалось, то ли от нервов, то ли от препаратов. Мария, готовившая оставшиеся капсулы, отвлеклась, посмотрела на меня.
— Сколько у вас было прыжков? — спросила она.
Я показала два пальца.
— Понятно, — сказала женщина, подошла, стала помогать.
Из рубки слышались голоса. Вроде двое. Последние неупакованные. Похоже, капитан и кто-то ещё. Мария ловко справилась с датчиками, проверила всё, закрыла крышку. Я смотрела сквозь мутную толщу стекла на такую же капсулу с мужским силуэтом напротив. Хотя нет, это, конечно, не стекло. Из памяти выпало название такого материала, ну и бог с ним. Тихо и мерно шелестел насос. Нервная дрожь прекратилась, я почувствовала, как расслабляется тело. Наступило сладкое опьянение: так действуют препараты.
«Члены экипажа упакованы, — не к месту подумала я. — Или нет, упокоены. Упакованы — упокоены». Эта игра слов показалась мне остроумной, я улыбнулась.
«Не смешно», — прошептала я самой себе, засыпая.
* * *
— Да просыпайся же!
Я открыла глаза. Вокруг оказалась теснота и мужское лицо надо мной. Грубые руки хлопали меня по щекам. Несильно, но ощутимо болезненно. Увидела спину Марии. Она склонилась над соседней капсулой. Я попыталась сосредоточить взгляд на мужчине.
— Ну? Очнулась? Давай, давай, — он буквально вытащил меня из капсулы, сунул в руки пакет. — Одевайся!
Это бортинженер. «Иу-иу-иу-иу» — звук буквально разрывал голову. Желудок скрутило. Я поспешно расстегнула молнию пакета, вытащила какие-то тряпки, подставила пакет к лицу и очень вовремя. Меня вырвало. Я застегнула пакет, отпустила его. Он медленно заскользил в невесомости. Действие было инстинктивным. Я порадовалась, тому что под рукой оказался пакет. Вряд ли собирать капли рвоты — приятное занятие.
Бортинженера и Марии уже не было рядом. Никто не обращал на меня внимания. Я начала ловить и собирать одежду, выданную мне в пакете. Стандартный комплект, слава богу, почти по размеру. Обычно мне велико.
Потребовалось несколько минут, чтобы одеться. За это время я почувствовала общую панику. Из рубки доносились короткие команды-выкрики. Сирена не унималась. Несколько человек стремительно пронеслись через отсек к шлюзовому. Старпом торопился в том же направлении. Я бросилась ему наперерез.
— Что происходит?!
— Навигация неверная, — он попытался продолжить движение. — Мы в самой гуще!
— Да что это значит? — я встряхнула его с неожиданной для самой себя силой.
«В самой гуще. Навигация неверная», — повторяла я про себя.
Крейсер большой, по сути, он не может маневрировать и уклоняться от вражеских залпов. Для непосредственных действий используют маленькие суда типа «Десантник». Крейсер прибывает на приличном расстоянии и высаживает «Десантников». Если навигация неверна, значит, крейсер выпрыгнул слишком близко и не смог уклониться. Пораженная этой догадкой, я замерла. А старпом, наоборот, вцепился в меня и потащил. Привычка у него, что ли, такая?
— Одевайся! — он толкнул меня в шлюзовой отсек.
— Да я одета, — я непонимающе смотрела на него.
— Скафандр, дура! — прикрикнул мужчина.
«Скафандр? Зачем?» — заторможенно подумала я. В шлюзовом двое уже уже облачились в аварийные костюмы. И тут до меня дошло, что скафандр нужен для посадки в «Десантник». Костюмов осталось несколько.
— Шевелись! — прокричал старпом. Он был рядом, одевался.
Я старательно повторяла движения грубияна. Сначала штанины, подтянуть оболочку вверх, надеть ее на плечи, поочерёдно просунуть руки в рукава, протолкнуть голову через раму гермошлема. Дальше нужно надеть шлемофон, состыковать электроразъёмы. Тут вышла заминка. Подобных навыков у меня нет. Старпом оделся и начал мне помогать. Кроме нас, в шлюзовом уже никого не было.
Внезапно меня будто толкнуло что-то огромное, всё завертелось, я ударилась плечом обо что-то и головой о раму гермошлема. Всё стихло, сирена больше не орала. Я висела в оглушающей тишине, не в силах пошевелиться. Плечо нестерпимо ныло. Но больше всего меня напугала тишина. После непрерывного «иу-иу-иу-иу» она казалась мёртвой.
— Алексей, — позвала я тихо.
Я потянулась правой рукой к гермошлему в инстинктивном желании открыть его, избавиться от пугающей тишины. Руку пронзила жуткая боль. Подвигала кистью: вроде ничего, работает.
— Алексей Петрович, — позвала я громче.
Он был рядом, но явно меня не слышал, подлетел ко мне.
— Жива? — прочитала по его губам. Звуков не было.
Я схватилась за него, как утопающий за спасательный круг. Губы его шевелились, но слов я не понимала. Он вдавил что-то на моём гермошлеме, и я громко и отчётливо услышала окончание фразы: «Сука! твою мать!» Я отстранённо подумала, что и в прошлый раз старпом, должно быть, говорил то же самое, и по губам читать я не умею.
— В «Десантник», живо! — прокричал Алексей.
* * *
В этом судне было ещё меньше свободного пространства. Пытаясь пробраться к креслу, я чувствовала себя червём. Алексей то и дело ругался. Я старалась как можно скорее занять правильное положение. Торопясь, ушибла правую руку, от боли аж слёзы навернулись. Из последних сил подтянулась левой, забралась в кресло, неловко набросила ремни. Спереди всё пространство занимали панели управления. По бокам — небольшие иллюминаторы: по одному с каждой стороны.
Старпом был уже в кресле:
— Давай! Твою мать! Ну?! Давай! — повторял он.
Я поняла: Алексей пытается отстрелить стыковочные крюки. В этот момент произошло сразу два события. Я почувствовала, как сминается что-то огромное за спиной. Это был не звук, а словно вибрация на уровне ощущений. И сразу же началось беспорядочное вращение. Сила тяжести вдавила меня в кресло, сначала играючи, словно на детской карусели, а через мгновение стало тяжело даже дышать. Казалось, будто на груди бетонная плита.
«Есть отстрел», — услышала я отработанную фразу.
Перед глазами стояла чёрная пелена. Голова стала свинцовой. Навалилась удушливая тьма.
* * *
Алексею чудом удалось выровнять корабль. В свете приборной панели выделялось его напряжённое лицо. Звучали голоса, сначала я ничего не могла понять. Безумно хотелось почесать висок. Я сняла перчатку, дотронулась до лица, нащупала огромную ссадину, застонала. От этого движения рука заболела сильнее. Голова кружилась, мысли путались. Некоторое время я просто слушала, пытаясь осознать происходящее. Голосами оказались радиопереговоры. Судя по всему, дела наши были плохи.
— Нас не слышат? Что-то со связью? — спросила я Алексея.
Он покачал головой:
— Мы только слушаем.
