— Неплохо, — сказал я. — Хорошая композиция, и момент схвачен очень удачно… Кто победил?
— Клэн, — неохотно ответил Эрнадо. — Он знает массу оригинальных приемов… Мальчик просил меня показать ему фотографию Храма и был очень удивлен отказом.
— Объяснил ему причину?
— Да… Он умеет задавать интересные вопросы…
Голос Эрнадо вдруг неуловимо изменился.
— Капитан, разрешите связаться с космопортом назначения?
— Со Схедмоном? Зачем?
— Дать заказ на подготовку гипертуннеля к Земле. Мы сможем отправить мальчика домой через несколько часов после посадки.
Я присел на корточки перед пультом, взглянул в лицо Эрнадо поверх мерцающих индикаторных панелей. Оно было как всегда невозмутимо, лишь глаза стали еще холоднее и невыразительнее, чем обычно. Но в этом, наверное, был повинен синеватый отсвет включенных экранов.
— Эрнадо, ты понимаешь, что означает кварковая бомба на Рейдере сектантов?
— Да. Они хотят уничтожить Землю.
— И ты предлагаешь отправить мальчишку на планету, которая в любой момент способна превратиться в облако пыли?
— Да. У них ничего не выйдет. Иначе сектанты давно уничтожили бы планету, переправив бомбу через гипертуннель. На нашем корабле мальчик в большей опасности. Следует отправить его на Землю.
— Эрнадо, опомнись, — тихо сказал я. — Ты несешь чушь. Если это твое окончательное мнение, то лучше закажи билет до Тара. Принцесса даст тебе хорошую должность в армии.
Эрнадо вздрогнул и опустил глаза. Произнес неожиданно растерянным голосом:
— Извини, Сергей… Я не подумал. Но мне кажется… казалось, что это необходимо…
— Вредное влияние Редрака, — попытался я улыбнуться. — Может быть, прислать тебе на смену Ланса? Потренируемся на мечах, или отдохнешь?
— Нет, Серж. Спасибо, я в полном порядке. Это моя вахта.
Я пожал плечами и молча вышел из рубки.
* * *
Когда Данька попросил Эрнадо показать ему фотографию Храма, он действительно задал очень интересный вопрос.
Фотографий Храма в природе не существовало. Равно как и видеопленок, кристаллографий и кинофильмов. Храм не позволял фиксировать себя на любом из существующих видов носителей информации. Природа этого оставалась загадкой — одной из миллионов загадок Храмов.
В лучшем случае место Храма на фотографии занимало расплывчатое пятно. В худшем — засвечивалась вся пленка. Магнитные носители информации просто стирались, прочнейшие кристаллы оптической записи разрушались. Храмы словно считали себя нефотогеничными и упорно препятствовали любой попытке запечатлеть их. Тем планетам, где Храмы до сих пор оставались предметами поклонения, приходилось довольствоваться картинами многочисленных художников, избравших целью своего творчества огромные зеркально-черные шары. Надо признать, что выглядели эти своеобразные иконы весьма впечатляюще. Некоторые по точности изображения немногим уступали фотографиям…
Я вспомнил, что на планете Схедмон было что-то вроде музея, посвященного Храмам, и решил непременно выкроить полдня, чтобы показать его Даньке. Картинная галерея в музее была великолепной. А потом можно будет устроить экскурсию к Храму Схедмона.
Приняв душ и повалявшись полчаса на кровати, я выбрался из каюты. Дремлющий на кресле Трофей проводил меня пристальным взглядом узких желтых глаз и вопросительно тявкнул.
— Место, — приказал я и почесал пса-кота за ухом.
Странный зверь был потрясающе смышленым. Это еще больше усиливало мою неприязнь к пэлийцам — если только ей было куда увеличиваться.
Войдя в лифтовую кабину, я набрал номер тренировочного зала. Обычно это самое оживленное место на военном корабле, но мой экипаж был настолько малочислен, что я надеялся позаниматься с мечом в гордом одиночестве…
Надежды не сбылись. Посередине маленького круглого зала стоял Клэн и лениво отмахивался мечом от Ланса и Редрака. Клинки у обоих пилотов были уже порядочно укорочены. В сторонке от них лежал на полу Данька, крутя в руках маленький фотоаппарат. Он явно решил заснять бой в необычном ракурсе.
При моем появлении тренировка прекратилась. Пилоты отправились к стойке с оружием — менять мечи, Данька вскочил с пола, навел на меня объектив и сфотографировал, прежде чем я успел согнать с лица недовольное выражение. Клэн остался стоять, опустив меч. Я заметил, что кожа у него обрела легкий оранжевый оттенок — как у стен тренировочного зала.
— Ты хорошо дерешься, — сказал я.
Клэн кивнул.
— Я специализировался на рукопашном и близком бое. Ничего лучше одноатомного меча для схватки в нейтрализующем поле не придумано.
— А плоскостные диски? — ревниво спросил я.
— Оружие против толпы. Шоррэй доказал, что настоящему профессионалу они не страшны.
Я не стал спорить. У Шоррэя была нечеловеческая реакция, он мог уклониться от летящих дисков, а для меня это навсегда останется недоступным. Но кто знает, какую скорость движения в бою считают нормальной клэнийцы…
— Прошу капитана о спарринге, — продолжил Клэн.
— Не думаю, что окажусь интересным соперником, — с долей сожаления ответил я. — Уровень подготовки у меня, Ланса и Эрнадо примерно равный. У Эрнадо, наверное, повыше.
Клэн слегка улыбнулся — первый раз за все время на корабле. И сказал:
— Я видел твой бой с Шоррэем. Это пример, когда предельное мастерство встретилось с запредельным. Запись поединка показывают на всех циклах обучения в клэнийских школах. Усыпление бдительности соперника, использование его атаки для подгонки величины собственного меча, предугадывание решающего удара, уклонение в момент неизбежности удара, вспарывающий выпад в падении, использование режима непрерывной заточки меча для преодоления защиты комбинезона, общая этика поединка…
У меня едва не отвисла челюсть. Мой отчаянный, безнадежный, выигранный лишь благодаря темпоральной гранате Сеятелей поединок считается классикой боя на плоскостных мечах! Его многократно изучают на самой воинственной планете галактики!
Хорошо, хоть Данька не понимает галактический стандартный. Я всегда боялся стать ложным кумиром, а после уверенной тирады клэнийца это было бы неизбежным. Чего доброго, Данька решил бы, что искусство владения одноатомником — прирожденное свойство всех землян. Включая и его самого…
— Боюсь, Клэн, что тот поединок не типичен. Я действовал интуитивно.
— Разумеется. Любой настоящий бой ведется интуитивно. Иначе он превратится в ремесло.
Последнее слово прозвучало так презрительно, как мог сказать лишь клэниец — с его сотнями поколений предков, не занимающихся ничем, кроме войны. Я почувствовал, что одиночка с погибшего корабля мгновенно стал мне симпатичнее. Несмотря на его жаропрочную хамелеоновскую кожу и удивительное равнодушие к смерти своей огромной семьи.
