Ознакомительная версия.
– Если ты с нами, – продолжил диссидент, – то ты будешь нашей надеждой, нашим человеком в рядах противника, и, возможно, благодаря тебе…
В этот момент послышался стук в дверь:
– Иероним Дермидонтыч! Откройте, КГБ!
«Мне конец», – понял ученый. Диссидент испуганно вздрогнул, затем злобно посмотрел на Иеронима и процедил:
– Предатель… Значит, сдал, гад, друга?
– Я не сдавал! – осипшим шепотом проговорил испытатель. – За мной слежка, они могли прийти в любой момент!
Георгий схватил ученого за воротник, приготовившись бить.
– Врешь, …!
– Ипполитыч! Не бей меня, лучше придумай, что делать!
– Именем закона, откройте! – послышался второй голос за дверью. – А то будем расстреливать!
Диссидент отпустил соседа, посмотрел на дверь и спросил:
– Где окно?
– Только на чердаке!
Мужики одновременно вскочили, накинули шубы и побежали вверх по лестнице, толкая друг друга. На половине пути диссидент спохватился, крикнул:
– Трактат! – спустился вниз, схватил со стола папку и побежал обратно, наверх башни. Послышались толчки в дверь, звук упавшего кирпича и мат кого-то из КГБ-шников.
Иероним тем временем уже вскарабкался на высокий подоконник, распахнул окно и осмотрелся. За зданием был большой сугроб, до леса совсем недалеко, но вот высота… Высота башни составляла пятнадцать метров; Дермидонтыч никогда не прыгал с чердака и не знал, смягчит ли снег удар, или глубины сугроба не хватит.
– Прыгай уже, они выбивают дверь! – прикрикнул Ипполитыч.
– Мы не успеем, они нас все равно поймают, пока мы будем вылезать из снега, – сказал Иероним и попытался слезть с подоконника, но Георгий толкнул его обратно.
– А у нас есть выход? Лучше попробовать и проиграть, чем потом жалеть, что не попробовал!
«Ведь разобьюсь… Точно разобьюсь, – думал ученый. – Эх, сейчас бы анти-водки, она наверняка бы помогла, сделала меня сильнее. Но ее нет. А мы обречены».
Но он все же зажмурился и прыгнул. Пока Иероним падал, перед ним пронеслась вся его сознательная жизнь. Он вспомнил бородатое лицо Дермидонта, отца и воспитателя. Вспомнил, как первый раз пришел в НИИ и стал ученым. Вспомнил вокзал, вспомнил поезд, полный молодых сибиряков и едущий из неизвестных краёв, где тепло, и где живут женщины…
Внезапно он осознал, что падает слишком долго, и открыл глаза, прервав воспоминания. Его удивила яркость окружающего пространства, она была чрезмерной и совсем не характерной для сибирской зимы. Мгновением позже он понял, что вовсе не падает, а висит над поверхностью снега, в невесомости, на уровне старой надписи «Вперёд в светлое будущее». Иероним перевернулся на спину, и, прищурившись от яркого света, разглядел огромную летающую тарелку, зависшую над башней и постепенно приближающуюся.
Она забирала его, забирала сибирского ученого в неизвестность. Зажмурившись от удовольствия, он заложил руки за голову и мысленно попрощался с суровой сибирской реальностью.
Часть 2. Немного о механических курах
Третий Постулат Курятника
– Если бы ты знал, как мне надоели эти консервы, – проворчал Боб. – То и дело норовят ударить по затылку.
– Ты не прав, – ответил Толстый. – Как я уже говорил, «Cans» – многозначное слово, и их правильнее называть не консервами, а бидонами. Запомни первое правило нашего мироздания: «Всё, что летает – бидоны».
Они странствовали по этому миру уже третьи сутки.
Хотя, правильнее сказать, это был не мир – это был курятник. Грязный, вонючий курятник с покосившимися деревянными стенами и заборчиками, покрытый толстым слоем навоза, отдававшего, меж тем, каким-то свинцовым, постапокалиптическим ароматом. И с падающими бидонами. Или, всё же, консервами? Сырые небеса, тоже свинцовые, казались подсвеченными двумя длинными, выглядывающими сквозь угрюмые облака лампами дневного света.
– Бидоны, консервы, какая разница, – проворчал Боб, отчищая подошву от скопившейся грязи об удачно подвернувшуюся под ноги деревяшку. – Надоело, ей богу. Мне не нравится, что они падают, и каждый раз чуть ли не на голову мне.
– Ты не прав, – снова сказал Толстый. – Логика их поведения объясняется эпитетом «flying», следовательно, бидоны в нашей реальности не падают, а летают. «The Flying Cans».
Боб чихнул – из-за стоявшего запаха он делал это часто, едва ли не каждые пять минут. Говорят, если чихнуть после какого-то утверждения, то это значит, что собеседник говорит правду, но словно в опровержение слов Толстого в шаге от Боба упала очередная консервная банка.
– Вот! – завопил Боб. – Я же говорил! Это консервы, и вовсе они не летают. Они падают, падают, заразы такие!
– Ты не прав, – Толстый нахмурился и пододвинулся поближе к банке, чтобы рассмотреть. – Они летают, но обычно только по прямой. И это бидон. Маленький бидончик, вот, посмотри – тут есть откидная крышечка и защёлка.
Охотник вырвал бидончик из рук Толстого, вытер об штанину, открыл и понюхал.
– Защёлки, крышечки. Как всё это надоело! Опять селёдка. Бесконечная селёдка, каждый раз одно и то же!
– Ты не прав. В прошлый раз попалась тушёная свинина, а позавчера утром – шпроты. Отличные, кстати, шпроты. Мне понравились. Бывают вот ещё овощи…
Боб с размаху бросил бидончик с селёдкой в навоз.
– Тебе всё нравится! Кроме моих высказываний! Ты мне надоел, Толстый! – охотник был зол. – Ты всё время начинаешь реплику со слов «ты не прав»! Третьи сутки уже! Прекрати, в конце концов. Мало того, что я не знаю, как я сюда попал, не знаю, зачем весь этот абсурдный цирк с прячущимися жителями твоего мира! Мало того, что каждые полчаса мне на голову норовит упасть консервная банка с гадостью, от которой меня уже тошнит… Так нет, ещё и ты со своими дурацкими «ты не прав»! Я после этого вообще чувствую себя полным кретином!
– Ну, ты не прав, – Толстый постарался сказать это как можно мягче. – Во-первых, на вопросы и указания я не могу тебе ответить «ты не прав». Во-вторых, я комментирую подобным образом не каждое твоё утверждение, а только те, которые не соответствуют истине. Так уж получилось, что почти все они в чём-то не верны. И, в-третьих, ты вовсе не болен кретинизмом, просто мало кому ещё удавалось так быстро привыкнуть к нашей стране. Она такая, эта cтрана… «The Land of Mechanical Hens».
Боб попытался успокоиться, пробормотав что-то вроде «чёрте что». Потом подошёл к спутнику, посмотрел в упор и спросил:
– Вот скажи мне, умник. Вот это, – он тыкнул пальцем в землю, – Куриный навоз? Экскременты механической курицы? Так? Что, опять скажешь, что я не прав?
Ознакомительная версия.
