И только вернувшись домой и вымыв вымазанные землёй руки, девушка почувствовала себя спокойней. Никто не найдёт этот веер. Тем не менее, ей приходилось подавлять любопытство. Веер, который не веер. Для чего он служил? Она была уверена, что рисунок на крышках обеих вещиц одинаковый — загадочные кошки с опаловыми глазами, которые кажутся почти живыми. Повесив полотенце, Персис услышала первый звук в молчаливом доме. Это вошла миссис Прайор, в первый раз потерявшая своё обычное невозмутимое выражение лица. Даже несколько прядок волос высвободились из причёски (Персис была уверена, что остальные волосы аккуратно приколоты) и упали на шею, и это действовало сильнее, чем если бы миссис Прайор была совсем непричёсана.
— Капитан… — она остановилась в двери, сцепила пальцы поверх передника. Лицо её казалось не таким розовым, как обычно. — Сигнал с корабля… Капитан ранен!
— Капитан Леверетт? Его привезут на берег?
— Да–да. Мы должны приготовиться…
Персис уже пошла.
— В его комнату, — решительно заявила она. — Я уберу свои вещи. Если не возражаете, я воспользуюсь комнатой дяди Огастина.
— Конечно, — но миссис Прайор, казалось, её не слышала. Она сняла с пояса связку ключей — этот знак своей власти она всегда носила с собой — и направилась к высокому шкафу слева. — Хаммонд отправился за доктором Вирингом… Ранен… Никогда раньше… — Персис решила, что женщина разговаривает сама с собой.
Девушка заторопилась по лестнице вверх. Схватила в охапку вещи, которые чинила и гладила Молли, и понесла через коридор. Бросила на кровать. Чемодан… Его должны будут принести позже. Взяла щётку, расчёску, зеркало, бутылочку туалетной воды, которая чудом пережила крушение «Стрелы», замотанная в три нижних юбки. Часы дяди Огастина с прикроватного столика…
Она оглядывалась, чтобы убедиться, что ничего не забыла, когда появилась Сьюки с охапкой свежего постельного белья, а за ней Лидия. Очень угнетённая Лидия, без обычного выражения лёгкого злорадства на лице, которое поэтому всегда казалось недовольным.
— Не могу поверить… Крю! — выпалила она. — Плохо… — она прикусила губу. — Крю никогда не рискует… даже… нет, не Крю! — она едва не заплакала, но в это мгновение вошла миссис Прайор вместе со второй служанкой, которая тащила груду разорванных на повязки простынь и горшочки, прикрытые перевязанной промасленной бумагой.
— Не надо, мисс Лидия! — резко приказала миссис Прайор. — Доктор Виринг уже в пути.
— Крю… — Лидия вся дрожала, и Персис, поняв, чем может помочь, обняла девушку за плечи и вывела её из комнаты, полной смятения.
— Нужно верить, — говорила Персис. — Он прекрасный моряк, вы ведь знаете, — ей трудно было находить слова, и она в замешательстве принялась складывать бельё.
Лидия разгладила смятую юбку. Она не поднимала головы.
— Крю всегда… всегда был, — сказала она прерывисто. — Я на него могла положиться.
— Сможете и в будущем, — резко ответила Персис с уверенностью, которой сама не испытывала.
Но Крю Леверетт не был в хорошем состоянии. Не был он и хорошим пациентом. Дядя Огастин после приступа погрузился в молчание, он никогда вслух не жаловался, всегда оставался вежлив к тем, кто заботился о его телесных нуждах (временами тело ему совсем отказывало). Капитан же, напротив, оказался требовательным и нетерпеливым. А раны его были отнюдь не лёгкими. Перелом плеча, два треснувших ребра, лёгкое сотрясение мозга — всё это он получил, пытаясь спасти голландский бриг, налетевший на рифы недалеко от того места, где пострадала «Стрела».
Первые часы доктор Виринг держал его под действием опия, пока перевязывали плечо и вправляли рёбра. Но даже под наркотиком капитан иногда возвышал голос, отдавая резкие приказы. Очевидно, лёжа в постели, мысленно он перенёсся на палубу брига. Сохранить корабль, как «Стрелу», не сумели, хотя люди капитана под командованием его первого помощника Лана Харвери спасли половину экипажа (тех, кого не смыло за борт при первом толчке) и примерно треть груза. Теперь эти вещи грудами лежали на пристани, там же, где недавно груз со «Стрелы».
Лидия оказалась совершенно бесполезна в комнате больного. Очевидно, факт, что Крю оказался подвержен тем же опасностям, что и остальные рекеры, явился для его сестры шоком. Персис, вспоминая собственное смятение и отчаяние, которые она испытала, когда дядя Огастин из властного главы дома превратился в инвалида, понимала, что переживает девушка.
Ведь если не считать неудовлетворённого желания Лидии путешествовать, Крю явно постарался сделать жизнь сестры приятной и беззаботной. Если она и научилась чему–то по хозяйству в школе в Чарлстоне, все эти знания давно улетучились. И поэтому она оказалась совершенно бесполезной в комнате больного. Без всяких обсуждений сложилось так, что миссис Прайор в заботах о капитане помогали Персис и Молли.
Придя в себя, капитан оказался весьма трудным больным. Так как доктор Виринг не разрешил ему вставать, он сразу начал вызывать к себе членов экипажа и островитян и отдавать приказы. Но тут доктор восстал и заявил, что капитан Леверетт может командовать в море, а здесь его, врача, капитанская рубка, и он больше не потерпит этого хождения взад и вперёд.
Персис по собственным наблюдениям знала, что у капитана лихорадка. Девушка часто заходила, приносила миссис Прайор, которая вообще почти не покидала комнаты больного, лекарства и травы. Лицо капитана покраснело, краска видна была даже сквозь смуглую обветренную загорелую кожу, и глаза его сверкали слишком ярко. Он постоянно бушевал, сердился, как будто не мог поверить, что такое в самом деле случилось с ним. И успокаивался только под действием лекарств, и это беспокоило доктора Виринга.
— Это всё рана головы, — слышала Персис, как он говорил миссис Прайор. — Постоянное возбуждение вызвано этим. Я никогда не видел Крю таким неразумным. Возможно, у него трещина в черепе. Но его нельзя тревожить — это самое главное. Ничто не должно его возбуждать.
Распределились так, чтобы кто–нибудь всегда находился с капитаном. Молли рассказывала, что он дважды приходил в себя — правда, точно слова хозяина дома она отказывалась повторить — и требовал объяснить, что делает у его постели незнакомая женщина. И, прежде чем она могла ответить, снова терял сознание.
На второй день рано утром Персис села в кресло с высокой спинкой лицом к кровати, отпустив Молли и миссис Прайор. Тем необходимо было отдохнуть. Еще только светало, и на столе горела единственная свеча. Сетка частично мешала смотреть, но Персис обнаружила, что разглядывает лицо капитана, надеясь увидеть, что он спит естественным сном, что лихорадка его оставила.
