– Да то… Меня интересует, за каким дьяволом ваши уроды пришибли моего старого приятеля Петуха Дюваля. Я никогда не считал его слишком порядочным человеком, но все-таки, джентльмены…
– Дюваля? – Кружка качнулась в руке у Хикки, и несколько хлопьев пены упали на столешницу. – Я не знал… Когда?
– Передали сегодня утром. Что у вас там происходит? Я слышал, кто-то уделал лидданского консула. Что бы это все значило, а, мастер Хикки?
Хикки заметил, как Этерлен на секунду прикусил губу. Действительно, это уже переходило все границы…
– Мне это не нравится, – продолжал огорченно бубнить Чавес. – Мы тут все люди простые, не чета вам, конечно, но все-таки как-то это странно, вам не кажется? Сперва Пикинер, потом, кажется, Алекс Золкин – вот я и спрашиваю, что у вас там творится?
– Я это беспрестанно спрашиваю у самого себя, – проскрипел Этерлен. – Особенно сейчас, перед новой большой войной. Кому нужно выбить людей, так необходимых Империи?
Чавес прищурился.
– Я не совсем понимаю вас, мастер Пол. Простите, но я вас не знаю… О войне мне уже прожужжали все уши, это да, но каким же боком мы можем быть так уж необходимы? А ну-ка раскройте карты. Я вижу тут какую-то странность, мастер Пол…
Этерлен отставил в сторону свою кружку и вытащил удостоверение. Чавес заметно дернулся.
– Не совсем понимаю, мой генерал. Мы вам нужны?.. И за это нас убивают? Что это значит?
– Вряд ли за это, друг мой. За что – это мы выясним. Разговор сейчас другой.
– Я не хотел бы вести такие разговоры до тех пор, пока не буду знать, что случилось с Петухом. Скоро я собираюсь быть на Авроре, и тогда…
– Я порекомендовал бы вам воздержаться от проведения собственного расследования по этому делу, – с вкрадчивой настойчивостью произнес Этерлен. – Доверьтесь профессионалам.
– Но, – Чавес повернулся к Хикки. – Вы, мастер Махтхольф?..
Хикки пожал плечами и продемонстрировал ему свои “корки”. До хозяина ранчо стало доходить. Опустошив полную кружку пива, он устало откинулся на спинку кресла. Гости не мешали ему думать.
– Начинаю понимать, – признался он.
– Это очень хорошо, – кивнул Хикки. – Если так, то следует понять и то, что все дальнейшие разговоры с вами будет вести только СБ, а никак не Флот.
– А если я скажу “нет”?
– Смысл? Вас мобилизуют десантным унтер-офицером. Вам нравится такая перспектива? Если вы скажете “да”, все будет совсем иначе. Где-то в ранге полковника, я думаю… У вас же целый флот.
Чавес молчал минут пять.
– Знаете что, – решил он наконец, – я действительно собираюсь на Аврору. Я не говорю “нет”, но и вы поймите мои страхи… Надеюсь, к моменту моего визита вы уже будете иметь какие-то объяснения по этому вопросу.
– Они вас удовлетворят, – хладнокровно заметил Этерлен. – Расскажите-ка мне, сколько дает такое вот стадо? Сколько нужно для него земель? Превосходные животные, я много о них слышал, но еще ни разу не общался с настоящим профессионалом…
Тонкости килборнского животноводства не слишком занимали воображение Хикки. Раскурив сигару, он прихватил с собой полную кружку темного горького пива и побрел вдоль фасада строения. Далекое нежаркое солнце клонилось к закату, ветер гнул пушистое море зеленой травы – кругом царил покой, нарушаемый лишь возней животных в загоне.
“Наверное, – философски подумал Хикки, – это тоже неплохо… Если б я жил на Килборне, то, пожалуй, тоже купил себе такое же старое ранчо. Старое! Хм, старое ранчо… Империя еще не стара, но даже колониальные миры успели обрасти своими древностями и даже легендами. Каждый камень этого дома помнит поколения своих хозяев, их радости и огорчения, а возможно, и страсти, кипевшие под этой кровлей”.
Из-за ближнего холма донесся тяжелый стук копыт, и через несколько секунд Хикки увидел грациозно несущуюся Лэйзи. В седле невозмутимо качался Лоссберг. Человек, полжизни проболтавшийся в Бездне и неохотно покидающий железное чрево своего корабля, он управлял лошадью так, словно не разлучался с ней и дня.
Кобыла подбежала к самому порогу. На Хикки вдруг дохнуло непривычным сладким зловонием, и он широко распахнул глаза от удивления: на тонком тросе Лоссберг тащил за собой отвратительное чудовище. Мертвый зверь был не слишком велик – наверное, не больше его самого, – но, несомненно, это был хищник: узкое, покрытое буро-зеленой чешуей тело с сильными задними лапами было увенчано приплюснутой головой, из которой угрожающе торчали четыре острых гнутых рога. Пасть зверя, развороченная выстрелом, казалась сплошным частоколом желтых зубов.
– Гуч! – непонятно выкрикнул Чавес, вскакивая. – Вы свалили гуча! Я впервые вижу, чтобы человек в одиночку угробил эту тварь – обычно они нападают раньше, чем ты их увидишь!..
– Он шумно дышал, – довольно равнодушно ответил Лоссберг, слезая с лошади.
– Сидел за камнем и дышал. Я попросил его обождать минутку… мне хватило.
– А Лэйзи? Она что, не испугалась? Она вас не сбросила?
– Я уговорил ее не пугаться.
Чавес смотрел на Лоссберга, как на привидение собственной бабушки.
– Вы тоже из Конторы? – спросил он.
– Нет, я флотский.
Прибежавшие на шум люди – сыновья хозяина и ковбои с ранчо, отвязали мертвого монстра и теперь ходили вокруг него, цокая в изумлении языками. Смотреть на Лоссберга им было почти страшно. Кобыла стояла возле него совершенно спокойно, изредка косясь на поверженного врага, и тихонько всхрапывала, словно желая что-то сообщить своему недавнему седоку.
Хикки никогда не видел Этерлена в таком изумлении.
– Это действительно опасная гадость? – спросил он Чавеса.
– Да с ума сойти! – обернулся тот. – Он ведь быстрый, как ракета. Наше счастье, что их уже мало осталось – в первые годы на них охотились целыми бригадами. Ужас местных холмов, знаете ли… Вы посмотрите, какие у него лапищи! Когда он бросается на тебя, увернуться почти невозможно, просто не успеваешь… Как же вам это удалось, мастер Райнер?
– Он хотел со мною пообедать, – пожал плечами Лоссберг, – но слишком шумно себя вел. Я успокоил кобылу, дождался, когда он вылезет, и разнес ему башку. Вот и все. Ваша Лэйзи – замечательная лошадка. Она очень добрая и совсем не ленивая, просто задумчивая. Вы совершенно не разговариваете с ней, а она на самом деле довольно болтлива.
В подтверждение его слов кобыла издала тихое ржание. Лоссберг дружески потрепал ее по шее, что-то едва слышно прошептал и отошел, чтобы налить себе пива. Чавес, впавший в глубокую задумчивость, с шумом поскреб себе макушку.
