Но Скип не отчаивался и выжидал случая, проводя время самым приятным образом. В его холостяцкой каюте, впрочем, вполне удобной и мило обставленной, можно было поспать и умыться. Так что все остальное время Скип осматривал судно и шесть других судов, которые входили в эскадру адмирала Гран-стада. Эти шесть судов представляли особый интерес с точки зрения техники, потому что это были рабочие суда. А «Сержант» являл собой нечто вроде плавучего жилого комплекса, который был связан с континентальным миром средствами электронной связи. Кроме того, на флагмане были спортивные площадки, восхитительные рестораны и таверны, а также театр. Но главное — люди.
Здешние «викинги» выше всего ставили честный труд (точнее, умение обращаться со сложной техникой, которая, собственно, и работала) и человеческое достоинство. Однако они вовсе не были замкнуты и угрюмы. Наоборот, расшевелить их не составило для Скипа никакого труда. Средний старшеклассник с континента был, конечно, куда как более образован, натаскан по всем предметам, включая новые духовные дисциплины, которые позволяют довести обычный талант до поистине гениальных способностей, но зато такой старшеклассник был замкнут, хронически испуган и внутренне одинок — здравомыслящий логик, эмоционально задерганный, как ночная сова.
Даже у глубоких стариков здесь были молодые глаза, а те, что помоложе, и вовсе не отставали от Скипа. Они прекрасно говорили по-английски, а Скип был первый увиденный ими настоящий «кузнечик». Они с восхищением принимали его шутки и в свою очередь развлекали его самого. Первые три ночи после натянутого адмиральского обеда Скип провел, пьянствуя почти до рассвета. Утром четвертого дня одна из местных воспитательниц, шикарная блондинка, пригласила его поужинать с ней в ее каюте после работы. Ее приглашение было столь откровенным, что Скипу стало совершенно ясно, что он приглашен не просто поужинать.
«Скоро солнце и морской воздух вытащат бедняжку Кантер из ее раковины. Ей бы мужика… Но я тут вряд ли подойду. Не потому ли она наотрез отказывается от телохранителей? Гипертрофированное желание побыть в покое обусловлено, видимо, состоянием ее нервной системы. Но если американское правительство все-таки обязано этим заниматься, почему бы этим не заняться мне? Далее, она должна познакомиться со мной поближе. Правда, моего личного обаяния будет, пожалуй, недостаточно».
Намереваясь вечером как следует оттянуться, Скип взял с собой на верхнюю прогулочную палубу блокнот и цветные карандаши. На палубе он был один, взрослые работали, дети учились.
«Хватит гнать волну, теперь волну порисуй», — подумал он.
А картина, открывшаяся взору, играла сотнями красок. Отбеленное красное дерево и веревочные сети ограждения, надстройка, тянувшаяся от носа до кормы, шла то вниз, то вверх, образуя удивительное хитросплетение пастельно-белых тонов, словно перед глазами лежал Большой каньон. То и дело строгие формы оживлялись миниатюрными парками и висячими садиками. В море — рабочие суда, разошедшиеся от флагмана на несколько миль. С остроносого рабочего судна, что шло ближе других, до Скипа доносился рокот одного из его механических цехов. Чуть поодаль виднелось приземистое судно-фабрика, перерабатывающее в золу бурые водоросли, которых тут было великое множество. В стороне взмучивал воду своими всасывающими трубами добытчик минерального сырья; на пределе видимости маячил рыболовный траулер. Море волновалось: пенное кружево, лазурь, переходящая в яркую зелень под гребнем волн и почти черная у подошвы; вечно движущееся, вечно меняющееся, словно кровь в жилах. Алмазные брызги сияли в лучах солнца на ясном небе, по которому плыли два-три белых облачка.
Остойчивый «Сержант» не был подвержен качке, атомный реактор работал бесшумно и не дымил. Ощущалась лишь слабая вибрация корпуса. Океан бился, шипел, смеялся; свежий ветер доносил запах соли, йода и озона, трепал шевелюру Скипа и шелестел страницами его блокнота. Скип с удовольствием подставил ветру лицо; он любил его песню, которую тот пронес через мили и мили.
— Доброе утро, мистер Вэйберн, — раздался женский голос.
Скип повернулся.
— А, доброе утро, доктор Кан… мисс Коэн. «Черт! — подумал он. — Я раскрываю карты раньше времени».
Женщина спокойно смотрела ему в глаза.
— Вы хотели сказать «Кантер»? Вы не первый. Мы с ней похожи. Как-никак двоюродные сестры.
— Зато я буду единственным, кто не станет надоедать вам расспросами о вашей знаменитой кузине, — нашелся Скип, благодаря всех богов, что, похоже, пронесло. — Держу пари, вы с ней редко видитесь.
— Считайте, что пари вы уже выиграли.
Легкость, с которой она лгала, ясно свидетельствовала о том, что выздоровление идет полным ходом. Более того, ее ярко-желтые блузка и брюки резко контрастировали с его неряшливой одеждой, недвусмысленно говоря о ее прекрасном настроении. Правда, она не набрала еще прежнего веса, ее нос с горбинкой и скулы оставались пока заостренными. Но схваченные сзади волосы были по-прежнему черны как смоль, а темные круги уже не портили ее чуть раскосых красивых глаз. Впрочем, помада не скрывала бледность губ. Ивонна слегка улыбалась, чуть наигранно, но тем не менее это была настоящая улыбка.
— Мне не хочется бегать от вас, — сказал Скип. — Но и беспокоить вас боязно. Жена адмирала сказала мне, что вам необходим покой.
— Не хочу показаться невежливой, но… — Ивонна помедлила, — миссис Гранстад сказала вам сущую правду. Поднявшись сюда и увидев вас, я… — Ивонна вынула из сумочки на поясе сигарету и закурила.
— Бога ради, не думайте, что вы обязаны разговаривать со мной. Я могу и уйти. Мне есть чем заняться и кого занять.
— Да-да, я вижу вас то там, то сям. — Она снова улыбнулась, уже шире. — Душа общества. А вы, я смотрю, еще и художник?
— Да так, малюю потихонечку. Но, боюсь, мои волны не могут соперничать с Хокусаем.
— Можно взглянуть? — спросила Ивонна. Скип передал ей свой блокнот. Она внимательно изучала рисунок, и ему показалось, что с интересом. — По-моему, замечательно! Как здорово вы уловили игру света! А есть еще? Покажите.
— Ну, если вам интересно. Тут, в общем, наброски и карикатуры. А это я набросал, когда летел сюда.
Ивонна засмеялась. Это был слабый смех, но все-таки смех. На рисунке были изображены два настоящих викинга, в кольчугах, в рогатых шлемах. Они стояли на берегу фьорда и смотрели на уплывающий корабль. Один викинг говорил другому: «Не беспокойся, они славные, смирные парни». На носу корабля красовалась резная голова мышки, на корме — мышиный хвостик.
