— Рад снова увидеть тебя, Илиа, — он взял со стола вазу с фруктами. — Хочешь грейпфрут?
— Спасибо. Пожалуй, не откажусь.
Вольева подошла к столу и взяла у Саджаки тарелку. На ломтиках грейпфрута блестел сахарный песок. Она умышленно села между женщинами — Суджикой и Кжарваль. Они обе были негроидного типа, с начисто обритой головой, если не считать огненных витых прядей, торчавших из макушки. Эти пряди очень много значили для Ультра — они соответствовали числу погружений в глубокий сон во время космических полетов или числу раз, когда их корабли достигали скорости света. Обе женщины присоединились к команде совсем недавно, после того, как их собственный корабль был захвачен «Ностальгией по Бесконечности». Ультра торговали своей верностью так же легко, как пресным льдом или информацией, которые у них играли роль твердой валюты. Обе были явными химерийками, хотя их трансформация была куда более скромной, нежели у Хегази. Руки Суджики ниже локтей переходили в богато гравированные тонкие бронзовые рукавицы, инкрустированные позолоченными окошечками, в которых непрерывно возникали голографические изображения. Бриллиантовые ногти сверкали ослепительно на кончиках невероятно тонких пальцев этих поддельных рук. Большая часть тела Кжарваль была органична, но глаза у нее были чисто кошачьи — с красным косо поставленным зрачком. На плоском носу не было настоящих ноздрей — всего лишь узкие жабровидные прорези, которые, казалось, говорили о ее способности жить в водной среде. Она не носила никакой одежды — просто вся, кроме глаз, ушей, ноздрей и рта, была затянута в гладкую — без единой складочки — кожу, сделанную из эбенового неопрена. Груди были лишены сосков. Пальцы изящны, но без ногтей, большие пальцы ног как бы едва намечены, точно скульптор, который ее делал, торопился перейти к новому объекту. Когда Вольева села, Кжарваль взглянула на нее с безразличием, слишком подчернутым для искреннего.
— Как прекрасно, что ты опять с нами, — сказал Саджаки. — Ты тут работала, пока мы все дрыхли. Что-нибудь особенное было?
— Да так… То это, а то — то.
— Замечательно, — улыбнулся Саджаки. — То это, то — то. А скажи, между «тем» и «этим» ты ничего не заметила, что могло бы пролить свет на смерть Нагорного?
— А я-то все думаю, где Нагорный? Вот ты и ответил на мой вопрос.
— Но ты на мой не ответила.
Вольева занялась грейпфрутом.
— Последний раз, когда я его видела, он был жив. Не понимаю… Между прочим, отчего он умер?
— Капсула подогрела его слишком рано. Возникли нежелательные биохимические процессы. Вряд ли стоит входить в подробности.
— Во всяком случае, не за завтраком, — очевидно, они его осматривали не очень внимательно. Если б они это сделали, то увидели бы следы ушибов, хотя она и постаралась их замаскировать.
— Извини, — сказала она, бросив взгляд на Суджику. — Я вовсе не хотела показаться бессердечной.
— Конечно, нет, — сказал Саджаки, переламывая в пальцах корочку хлеба. Он твердо взглянул на Суджику своими близко посаженными косыми глазами. Будто смотрел на непослушную собаку. Татуировка, нанесенная в те дни, когда он обманным путем проник в ряды пиратов с Жировика, почти сошла, оставив светлые полоски там, где, несмотря на патентованные средства, которые он использовал в глубоком сне, она чуть-чуть просматривалась. Может быть, подумала Вольева, Саджаки сам распорядился, чтобы лекарства эти следы пребывания у пиратов оставили? И воспоминания о той богатой добыче, которую он получил? — Я уверен, что нам следует снять с Илиа всякую ответственность за то, что произошло с Нагорным. Так, Суджика?
— А почему я должна винить ее за несчастный случай? — спросила Суджика.
— Ты совершенно права. На этом и покончим.
— Не совсем, — сказала Вольева. — Может, сейчас и не лучшее время для этого, но… — она замялась. — Дело в том, что мне надо вынуть у него из головы свои датчики. Хотя они почти наверняка окажутся испорченными.
— А новые ты сумеешь изготовить?
— Если хватит времени, то — да, — она вздохнула и сказала с сожалением: — Мне понадобится новый кандидат.
— Может, найдешь кого-нибудь, пока мы будем крутиться у Йеллоустона? — предложил Хегази.
Голограммы рыцарей все еще носились по лужайке, но никто не обращал на них внимания.
Холодный воздух в доме Мадемуазель показался Хоури самым чистым, которым ей пришлось дышать со времени своего прибытия на Йеллоустон. Но сказать так — значило не сказать ничего. Он был чист, но ему не хватало аромата. Скорее, он был обогащен запахами, которые она слышала в госпитальной палатке на Краю Неба: смесь йода, капусты и хлорки. В последний раз, когда видела Фазиля.
Кабельное авто Манукьяна протащило их через весь город, а потом сквозь частично затопленный подземный акведук. Они прибыли в огромную пещеру. Отсюда Манукьян провел Хоури к лифту, который поднимался с такой скоростью, что у нее заложило уши. Лифт доставил их в большой гулкий вестибюль. Возможно, это были проделки акустики, но Хоури показалось, что она находится в гигантском почти пустом мавзолее. Где-то в вышине, казалось, плыли зарешеченные окна, пропускавшие какой-то сумрачный, полуночный свет. Но поскольку было известно, что сейчас на улице еще в разгаре день, эффект это производило тревожный.
— Мадемуазель не любит дневного света, — сказал Манукьян, продолжавший ее сопровождать.
— Да быть того не может! — глаза Хоури стали привыкать к освещению. Она уже могла различить какие-то крупные предметы в холле. — Вы-то, Манукьян, надо полагать, не из этих краев?
— Я думаю, у нас с вами есть кое-что общее.
— Вас тоже привела сюда ошибка чиновника?
— Не совсем, — ответил он. Хоури чувствовала, что Манукьян сейчас обдумывает, сколько он может ей сказать, ничем не рискуя. Это одна из его слабостей, подумала она. Для наемного убийцы, или кто он там есть, этот парень болтает слишком много. Пока они ехали через Чазм-Сити, он непрерывно хвастал своими приключениями в этом городе. Болтовня, которая, если бы она не исходила от такого хладнокровного типа с иностранным акцентом и хитрым пистолетом, не заслуживала бы внимания. Но с Манукьяном дело обстояло иначе — значительная часть его похвальбы могла оказаться правдой. — Нет, — сказал он. Его желание похвалиться явно одерживало верх над инстинктом осторожности. — Это не была ошибка чиновника в полном смысле этого слова. Но ошибка имела место — или вернее, несчастный случай.
Да, в холле было полно громоздких скульптур. Определить их истинный вид было очень трудно, но все они стояли на подставках. Длинные ноги подставок выходили из темных плинтусов. Одни фигуры напоминали огромные куски разбитой яичной скорлупы, другие — крупные обломки кораллов. Все они обладали металлическим блеском, мутный свет лишал их собственной окраски.
