— Где дезинтегратор? — ледяным тоном спросил Гордей, выламывая нейропроцессор из гнезда.
— Справа, под пультом сканера, — ответила Берта дрожащим голосом.
Гордей осторожно отнёс процессор к дезинтегратору и нажал на пульте кнопку, чтобы открыть камеру. С процессора капала жидкость, очень похожая на настоящую человеческую кровь.
Он бросил электронный мозг на блестящую поверхность внутренней камеры дезинтегратора. После чего задал программу утилизации.
Дезинтегратор закрылся. В помещении послышался гул; запахло озоном.
— Пробовали снять отпечаток личности? — на всякий случай спросил он, возвращаясь к столу.
— Н… нет, — ответила Берта, — хотя… надо проверить, это же в автоматическом протоколе безопасности при сканировании паттернов есть! Должно было остаться в буфере.
— Верно, — кивнул Гордей.
— Думаете ему могли пересадить человеческую личность? — с ужасом спросила Лилия.
— Не знаю, — ответил Гродей и посмотрел ей в глаза, — а вы как считаете?
Психолог отвела глаза.
— Бота нужно в медлабораторию, — сказал Гордей, — я сниму изоляцию.
— Ч… что? — Берта посмотрела на него как на сумасшедшего.
— В лабораторию, — сказал Гордей, — посмотрите на его кисти. Нужно взять пробы.
Лилия только теперь посмотрела на руки робота, которые будто бы были испачканы краской кирпичного цвета.
Записи экипажа, файл 013987420
Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»
Мы шли по набережной в Нескучном саду. Светило яркое весеннее солнце, пахло водой и свежими листьями. Вода в Москва-реке играла озорными бликами. Ажурные конструкции Нового стадиона на другом берегу контрастно выделялись на фоне глубокого, почти фиолетового неба.
Я держал руку Лили в своей ладони. Мне нравилось, что окружающие видят, что мы вместе.
— Хочешь мороженого? — спросила она, кивнув на ближайший ларёк с лакомством.
— Давай, — кивнул я, — почему нет?
— Ты какое любишь?
— Крем-брюле. А ты?
— А я шоколадное!
А достал бумажник и вытащил хрустящую сторублёвку. Среди студентов я считался состоятельным парнем: кроме стипендии мне полагалась ветеранская пенсия, как участнику боевых действий.
Избавившись от обёртки, я лизнул покрытую изморосью кремовую поверхность лакомства. И в этот момент понял, что решение взять мороженое было ошибкой.
Я вспомнил детство. Как гулял с родителями в «Музеоне»… тогда тоже на улицах продавалось мороженое…
— Детство вспомнил? — догадалась Лиля. Она быстро научилась читать меня; от неё сложно было укрыться. Это были и приятно и неприятно одновременно.
— Да, — сухо ответил я.
— Родителей помнишь? — игнорируя мой тон спросила она.
— Помню… — ответил я.
— Счастливый… — вздохнула она, откусывая маленький кусочек стенки своего стаканчика.
Я с интересом посмотрел на Лилю.
— У тебя ведь бабушка есть, — сказал я, — это почти что живые родители.
Лиля грустно улыбнулась.
— Мне было три года, когда они погибли. Это было ещё до Революции. Я их почти и не помню.
— Ого, — сочувственно сказал я, — несчастный случай?
— Так это было представлено, — Лиля вздохнула, — уже после Гражданской было следствие, определили, что такие случаи были системой… меня потом определили в один из интернатов, которые тогда, якобы по общественной инициативе, появлялись во множестве. Слышал про детей-цветов?
Я смутно припомнил, что мне вроде попадались новости об особых интернатах, которые были одним из причудливых проектов искусственного интеллекта перед самой революцией, но без подробностей.
— Что-то слышал вроде, — я пожал плечами, — расскажи! Ты там была, да?
— Да, — кивнула Лиля, потом посмотрела на небо и грустно улыбнулась, — тогда, в детстве, это не казалось чем-то страшным… когда другой жизни не знаешь. Мы жили небольшими группами, по шесть человек в палате. Комнаты, где мы спали, назывались палатами — представляешь? Как в больнице — она хмыкнула, — так вот, у всех детей из одной палаты были одинаковые имена. Это издевательство смогли протащить через контролирующие органы, обосновывая тем, что у детей будет возможность определить свою идентичность позже… ну, ты, наверное, знаешь, что творилось в то время, да?
— У меня особый случай, — я вздохнул, — родители меня отгораживали от многого, это как я сейчас понимаю…
— Хорошо, — кивнула Лиля, — повезло… представляешь, шесть девчонок и всех зовут Лилиями? И соседи все сплошь Розы и Виолетты… только иногда на общих построениях пересекались с Лютиками, у мальчишек был свой корпус…
— Как вы пережили революцию? — спросил я.
— Тут нам повезло, — Лиля кивнула, — интернаты оказались на особом контроле у Хромова. Сначала нас перевели на нормальную программу и хорошо снабжали. По крайней мере, мы не голодали — что по тем временам уже было много, как ты понимаешь.
— Понимаю, — сухо бросил я.
— Потом искали родственников по базам ДНК. Очень многим повезло.
— Так ты нашла бабушку?
— Скорее, это она нашла меня, — улыбнулась Лиля, — всё это время, с момента гибели родителей, она обивала пороги… и вот: повезло.
— Здорово, — кивнул я, — ты… уже говорила ей?
— Ты о космической программе?
— Да.
— Говорила. Я давно ей об этом говорю, — Лиля улыбнулась, — она помогла мне поступить. Задействовала свои старые связи.
— Даже так?
— Ага.
Мы подошли к детской площадке, отделённой от набережной невысокой, пёстро выкрашенной оградкой. На ней резвились дети: шум, гам, крики, смех…
— Гордь… — она крепче сжала мою руку, — если нам обоим повезёт — у нас никогда детей не будет…
Ну да. Это одно из условий участия в космической программе. Но слово «никогда» в её контексте приобретает совершенно другой смысл, я уже думал об этом.
— Если захотим — в новом мире сможем сделать откат. Это предусмотрено, — заметил я, — иначе кто будет эти миры заселять?
— Я говорила о нас с тобой, — грустно улыбнулась Лиля, — ты же понимаешь, что это долго не продлится. Обычно дети помогают построить долгие отношения, но…
Сначала я ничего не ответил. Хотел даже обидеться. А потом понял: она права.
— Грустно, да? Понимать, что вещи, про которые раньше можно было говорить «на всю жизнь» становятся чем-то временным и мимолётным?
— Сначала надо попасть в программу, — заметил я.
— Конечно, — кивнула Лиля, — но у меня предчувствие. Попадём.
Мы пошли дальше. Я доел мороженое и выкинул обёртку в ближайшую урну.
— Гордь, у тебя в детстве друзья были? — спросила Лиля.
— Ну, так… — я пожал плечами, — ребята из класса или из кружков. Общались.
— Нет, я про друзей. Про настоящих. Когда кажется, что вы так сблизились, что это на всю жизнь?
— Нет, — я помотал головой, — не было такого… а у тебя было, да?
— Да… — Лиля вздохнула; я терпеливо ждал продолжения, — без неё мне в интернате было бы гораздо сложнее… кода меня нашла бабушка, я хотела попросить её взять Лилию с нами. Но боялась: а вдруг бабушка насчёт меня передумает? Дура, да? — она грустно усмехнулась; её глаза стали влажными, — тянула несколько месяцев. Потом бабушка сама догадалась. Собрала все документы, подала, но, судя по всему, опоздала: пришёл отказ. Вроде бы из-за того, что кандидат выбыл… я до сих пор подробностей не знаю — возможно, её нашли родственники или ещё что-то в этом роде…
— Мне тоже, Гордь, мне тоже…
— Ты поэтому имя не стала менять? — спросил я.
— Я Лиля, — возразила она, — не Лилия.
— Это одно и тоже, — я пожал плечами, — просто короткая форма.
— Да, — ответила Лиля после долгой паузы, — да, поэтому.
— Ты не пыталась её найти? — решился спросить я.
— Думала об этом, но смысл?.. мы ведь уже другие. Тех двух испуганных девчонок, которые жались друг к другу как котята на холоде давно уже нет…
