Окончание семестра они с Тамилой отметили в ресторане «Категорический императив» (само собой, на Тамилины деньги).
Они пили низкокалорийное пиво, закусывали сухариками, облеченными в горячий сыр, лакомились фруктовыми салатами и говорили «за жизнь».
Тамила, со времени поступления успевшая сменить занудного трудоголика Вениамина на своего одногруппника Анатолия («Он просто бог танца! Как Нижинский!»), щебетала соловьем.
Не обходилось и без философских обобщений:
– Хотя все мужики сволочи, мой Анатоль совсем не такой. Он любит только меня. И, представь себе, мы еще ни разу не целовались! Ни разу! Ты только подумай – какой адский термояд!
Наворачивая салат с голубыми креветками из пресного океана планеты Мекана, Таня методично кивала подруге. Мол, гипер, гипертермояд.
Тамила каждый раз влюблялась «раз и навсегда».
Каждый раз говорила: «У нас с ним, по-моему, серьезно». Но не проходило и двух месяцев, как серьезность куда-то улетучивалась.
С Анатолем получилось так же. Впрочем, на этот раз не по вине Тамилы. Довольно скоро выяснилось, что к Тамиле Анатоля влечет «как к человеку, а не как к женщине».
И что куда более его влечет к Эстебану Пинкола-Мартинесу, жгучему брюнету-испанцу, учившемуся на том же курсе по программе обмена творческой молодежью.
Что ж, среди людей балета такое случается сплошь и рядом…
Восьмое марта Тамила и Таня отмечали в обществе бутылки молдавского вермута «Кувшин Овидия».
Томная, воздушная Тамила рыдала у Тани на груди, и все было как раньше (Люба улетела на праздники в Ялту со своим парнем, кадетом-подводником).
А Таня, вдыхая нежный запах свежей мимозы, изрядную охапку которой преподнесла ей Тамила, размышляла над невеселыми своими обстоятельствами.
Например, над тем, что с Международным женским днем ее поздравили только двое мужчин – папа и Кирюха. Ну, если посчитать еще официальные поздравления куратора их группы профессора Шаровцева… Тогда – трое мужчин.
И в Оперный театр ей пойти не с кем. Не говоря уже о Ялте…
Наконец, пожелай она посетовать, как Тамила, на то, что все мужики сволочи, даже посетовать как следует у нее не получится! Потому что «мужиков» она совсем не знает – ни сволочей, ни херувимов.
Не считать же папу и Кирюху, в самом-то деле?
В школе у Тани не было романов – нежные объятия с мафлингами не в счет.
Но ведь и в университете она тоже ни с кем не познакомилась! А как же молодость, которая пройдет? А как же одинокая старость?
Вдруг она и есть тот самый «синий чулок», превращением в которого пугают всех способных к наукам девочек? Вдруг Люба права и просто нельзя быть такой гордячкой? А может быть, у нее что-то не в порядке с сексуальной ориентацией? Может быть, она… лесбиянка? И Тамила нравится ей не как подруга, а как… женщина! Вот нравится же Анатолю Родригес или как его там, Мартинес?
«Да, с личной жизнью нужно что-то решать…»
С такими мыслями Таня встретила свое восемнадцатилетие.
* * *
Поэт Воздвиженский вновь появился в Таниной жизни, когда она сдавала третью по счету сессию.
К четвертому экзамену ее гардероб – сплошь состоявший из джинсов с водолазками – насквозь пропылился библиотекой. В их с Любой общей комнате стоял запах трудового пота, такой отчетливый, что даже аромат новогодней елки, подмигивающей гирляндами с подоконника, восторжествовать над ним был не в состоянии.
Впрочем, чему удивляться?
Таня поставила перед собой цель сдать сессию на отлично. И со свойственным себе фанатизмом этой цели добивалась.
После двух экзаменов и без того щуплая Таня похудела на четыре килограмма. Темные корни волос отросли на неприличную длину в три сантиметра. Это было чересчур – не только по придирчивым Тамилиным меркам, но и по снисходительным Таниным. Но где взять время на возню с этим вонючим «Бельком»?
Однажды вечером сердобольная Люба не выдержала.
– Слушай, ну сколько можно зубачить? – спросила она. – От работы кони дохнут. Не в курсе, что ли?
– А варианты? – Таня нехотя оторвалась от экрана планшета, где вращалась похожая на сандвич модель Голубиного Саркофага с планеты Авлида. Она готовилась к последнему экзамену – «Практика полевых исследований».
– Ну… Можно, например, пойти в синемашку.
– Ненавижу синемашку! Пустая трата времени. «Взиу! Ввизззиу! Ч-чух». – Таня небесталанно изобразила стрельбу из чоругского бластера. – Мозги по стенам, ни фига не понятно, но пограничники рулят!
– Не обязательно же на боевики ходить…
– А на что тогда ходить? Может, на мелодрамы? Так они ведь еще хуже! «Я любила тебя! Но ты предал мою любовь! Ы-ы-ы-ы!» Одни сопли… – Голос Тани звучал ожесточенно.
– Можно сходить в кондитерскую, чаю попить с эклерами.
– Я на диете.
– С каких пор, интересно?
– С сегодняшнего вечера, – буркнула Таня. – И вообще, что ты ко мне прицепилась?
– Ну у тебя и хара-а-ктер…
– Какие есть – такие есть!
– Пошла бы хоть погуляла… Может, с кем-нибудь познакомилась бы…
– Ага. В такую погоду познакомишься, как же… С песиком бродячим, с Шариком. Или с Дружком. А что? Чем не сюжет для мелодрамы? «Таня и Дружок». В конце оба умирают от чумки. – Таня устало уронила голову на руки, но вдруг встрепенулась и нервно добавила: – И, кстати, с чего ты взяла, что я вообще хочу с кем-то знакомиться?
– Знаешь, Танек… Только ты пойми меня правильно… – вкрадчиво начала Люба. – В Великой Конкордии есть такое общество для молодежи – «Чистая земля».
– Слышала. Это которые убирают везде за бесплатно, что ли?
– Да нет, убирают материализаторы. Материализаторы Абсолютной Чистоты. А парни и девушки из «Чистой земли» – они другую чистоту блюдут. Половую, – пояснила Люба. – Я когда в Хосрове была, мне сунули проспект пропагандистский… Там такие лозунги были!
– Лозунги?
– Ага. «Воздержался сегодня – воздержись и завтра!» Или такое: «Кому по силам воздержаться – легко за Родину сражаться!» Они там и среди семейных пар соревнования устраивают. Кто дольше воздержится.
– Ай молодцы, – угрюмо процедила Таня. – Только к чему ты мне все это рассказываешь?
– Да ни к чему. Просто хочу знать, не вступила ли ты, случайно, в ряды общества «Чистая земля»? Не попала ли в сети коварной конкордианской пропаганды?
В комнате повисла неловкая пауза.
Таня тупо пялилась в планшет. Нарядная, праздничная Люба наматывала на шею нежный белый шарф из ангорской шерсти, примеряла у зеркала пушистый берет, тоже белый…
Вдруг Таня резко повернулась к Любе. Щеки ее пылали.
– Ну а что ты предлагаешь, Люб? Что? Вот ты конкретно что-то предлагаешь? Или тебе просто поиздеваться надо мной хочется?
