— Надеюсь, это не испортит вам вечер. — Я тоже умею быть язвой.
— Неправильно по нескольким причинам. Во-первых, внизу детская площадка. Никто не обрадуется женскому трупу в песочнице. Да и у тебя, подозреваю, нет намерений гробить настроение кому-то, кроме себя. Если хочешь, я покажу другое местечко на заднем дворе, туда детишки не заглядывают. Правда, для этого придется как-то проникнуть на технический этаж.
— Ты что, дура?! — взрываюсь я.
— Я не дура, — отвечает она со смехом. — Я рыжая. Что мы с тобой перекрикиваемся посреди ночи? Давай я лучше к тебе перелезу.
— Нет!
— Спасибо…
У нее это получается удивительно ловко. Должно быть, она в ладах с акробатикой или с чем-то подобным. Правда, в какой-то момент мне кажется, что по закону всемирного тяготения ей полагалось бы упасть — я как раз собиралась самостоятельно проверить его действие… Но все обошлось, и с тихим возгласом «Пи-и-у-у-уу!» она описывает в ночном воздухе дугу, с тем чтобы благополучно приземлиться рядом со мной.
— Вот, — сообщила гостья с удовлетворением. — Меня зовут Ксанка, а тебя? Хорошо, я не настаиваю.
Ксанка — кому могло прийти в голову дать такое имя девочке? Эти русские имена… Она действительно рыжая. Мы примерно одного роста, но она крупнее меня во всех измерениях. И это не избыточный вес, просто такая особенная стать или, как говорят еще, широкая кость. На ней серое трико с эмблемой клиники. Круглое лицо в обрамлении мелких медно-рыжих кудряшек, нос-кнопка и большой улыбающийся рот от уха до уха. Она похожа на женское издание Страшилы из Страны Оз, такая же симпатичная уродина.
Я все еще ненавижу ее за непрошеное вторжение в мою личную жизнь. Хотя, следует признать, ненавидеть это милое чучело совсем непросто.
— А еще неправильно, потому что громадный процент самоубийц успевает передумать на полпути к финишу, — заявляет она с уверенностью. — В последние секунды внезапно обнаруживается прорва неоконченных дел.
— Откуда ты знаешь?
— Из личного опыта.
— Ты тоже ревенант? В смысле — пациент?
— Сейчас уже нет. Сейчас я персонал. Вечерний администратор. Моя смена истекла полчаса назад, и я могла бы со спокойной душой отправиться баиньки. И никогда не узнать, чем закончилась твоя история…
— Похоже, самоубийства здесь обычное дело.
— И здесь мы переходим к заключительной неправильности твоего поступка. Ты же видела: перед тем как запрыгнуть на твою веранду, я оттолкнулась от пустоты.
— Гм… не заметила.
— Ненаблюдательная девушка, — констатирует Ксанка. — Контингент нашей клиники отличается высокой психологической нестабильностью. Таких, как ты, с необузданными стремлениями решить сложные проблемы простыми способами, здесь до фига. Поэтому здание по всему периметру укрыто слабым силовым одеялом. Сквозь такую оболочку свободно гуляют воздушные потоки и весенние ароматы, но более материальные тела не проникают. Кстати, прекрасная защита от мошкары, которая неизвестно откуда берется в межсезонье! Хотя я согласна с тобой, это унизительно.
— Ты заметила, что разговариваешь сама с собой? — вставляю я ехидно.
— Но ты, по крайней мере, внимательно слушаешь.
— Хорошо, заинтриговала… что здесь унизительного?
— Ну как же: силовые линии поляризованы! Человек на ясном глазу собирается покончить счеты с жизнью, а вместо свободного полета башкой на бетонные плиты он весело и безопасно сползает к парадному крыльцу, как по водяной горке в аквапарке. Унизительно во всех смыслах, не исключая переносный… Послушай, что-то я замерзла. Пойдем в палату, поваляемся.
— Нет. — Я пытаюсь вяло сопротивляться ее напору.
— Спасибо.
Ксанка тащит меня за собой как куклу. Пальцы у нее короткие и очень сильные. Оказавшись в помещении, она без лишних разговоров прямо в одежде плюхается на постель. Замирает, блаженно прикрыв глаза и разметавши конечности. Я осторожно присаживаюсь на свободный краешек. Откуда она взялась на мою голову, чем я прогневила небеса? Ну да, ответ очевиден…
Едва только я начинаю подозревать, что она уснула, как Ксанка произносит ясным голосом:
— Теперь самое время тебе поделиться со мной своими несчастьями.
— У меня нет несчастий. Я сама сплошное несчастье.
— Пока ничего нового, мы все таковы.
— Я не хочу жить.
— И такое бывает.
— У меня все внутри болит, и я хочу это прекратить.
— Не получится.
— Что за чушь!
Она приподнимается на локте, впервые за все время ее круглая физиономия делается серьезной. Менее потешной от этого она, конечно, не становится.
— Я динозавр! — с гордостью объявляет Ксанка. — Реликт, вымирающий вид. Я верю в то, что после смерти нас ждет рай или ад, в зависимости от суммы наших поступков. Ты можешь верить в конечность бытия, но убедиться в собственной правоте нам выпадет шанс много позже. И твоя боль последует за тобой повсюду. Туда, — она тычет пальцем в мерцающий потолок, — или туда. — Палец вонзается в скомканное покрывало. — Убить себя несложно…
—.. если по соседству не окажется надоедливых зрителей! — фыркаю я.
—.. но это ничего не решает.
Ксанка пододвигается и приглашающе похлопывает ладошкой рядом с собой. Ну и что такого? Осторожной змейкой вползаю на отведенное мне пространство и утыкаюсь носом в подушку.
— Ты говоришь, что есть рай и ад. Значит, я смогу встретиться с Джильдой и попросить у нее прощения?
— Эй, эй! — притворно сердится Ксанка. — Это моя вера, осторожнее там, не натопчи!
Она поворачивается на бок и уютно дышит мне в нечесаные волосы. От нее пахнет не так, как от моей Джильды. Не цветами и женщиной, а чем-то сдобным, аппетитным. Какими-нибудь печеными пирожками с начинкой из капусты и грибов.
— Да, вы встретитесь и договорите все свои незаконченные разговоры.
— Почему тогда ты не позволила мне?..
— Потому что самоубийцы, глупая, попадают в ад. А она в раю, разве нет? Тебе подарили жизнь не для того, чтобы ты зачеркивала ее, как нескладную фразу, не закончив письма. Не только я верю в рай, но и рай верит в меня. И в тебя, даже если ты об этом не задумываешься. Ну, там много еще аргументов, все не перечислить. И, кстати, от подарков отказываться неприлично… Джильда — это кто?
— Тебя не касается. Она погибла по моей вине.
— Надеюсь, ты не убила ее своими руками?
— Она пыталась спасти меня от моего безумия.
— Смерть всегда несправедлива. Но если бы тебе удалось покончить с собой, ее смерть оказалась бы совершенно напрасна. Будь уверена: ее, Джильду, это огорчит… Послушай, мне лениво подниматься и тащить свою тушку в соседний корпус. Можно я у тебя посплю?