– Милая, что у вас есть из натуральных продуктов? Неси то, что недолго ждать, и на двоих!
Официантка убежала. Диллон, выждав не более пары секунд, поднялся следом:
– Принесут еду – не жди меня, ешь! А я сейчас!
С этими словами он поднялся и направился к той двери, за которой находился, по его же словам, туалет и второй выход из кафе.
Оставшись в одиночестве в незнакомом месте, я сразу занервничала. Да, сейчас на меня никто не обращал внимания и случайно наткнуться на наш столик тоже никто не мог. Тот стоял в стороне. А я только сейчас сообразила, чем продиктован выбор такого странного места посадки – второй и единственный сейчас свободный столик стоял на проходе, у самой двери. А этот в углу. Да еще и его прикрывали собой странные мрачные типы, с которыми точно никто не захочет иметь дел по собственной воле.
Я старалась не поднимать от столешницы взгляда, хоть и чувствовала себя в относительной безопасности. И судорожно гадала, как найти общественную сеть галанет. Быстрая проверка показала, что в кафе сеть есть, но она закрыта паролем.
Подозрительные типы из-за соседнего столика, бросив на меня на прощание сумрачный взгляд, дружно поднялись и так же дружно покинули помещение кафе. Поерзав несколько минут и дождавшись, когда принесшая нам с Диллоном еду официантка с бейджиком «Тимми» на груди, принялась убирать после них грязную посуду, я тихонько позвала:
– Эй! – Девчонка скосила на меня дружелюбный взгляд, не прерывая своего занятия. Бросив быстрый взгляд за плечо, чтобы убедиться, что Диллона поблизости нету, я несколько нервно поинтересовалась: – А ты не знаешь, случайно, есть ли где-то поблизости общественный галанет?
Дружелюбие во взгляде официантки переплавилось в изумление. Не прерывая своего занятия, она скользнула взглядом по мне. И наверное, мой внешний вид натолкнул ее на какие-то определенные мысли. Заканчивая составлять на поднос грязные тарелки, Тимми сочувствующе вздохнула:
– Новенький здесь?
Я опешила.
– С чего ты взяла?
Она снова дружелюбно улыбнулась:
– Я здесь четвертый год работаю, местных всех знаю, но ты мне не знаком. А общественный галанет есть только за забором. И это знают все.
Она умчалась с подносом куда-то за дверь рядом с барной стойкой, а я осталась переваривать ее слова. Неудача с галанетом расстроила. Я ведь уже почти почувствовала свой триумф, как обведу Диллона вокруг пальца и вернусь домой. А выходит, что сообщить отцу о себе я смогу, только если выберусь из резервации, если я правильно поняла слова официантки.
Я не могла допустить, чтобы вернувшийся Диллон догадался о том, что со мной что-то не так. А потому взяла в руки ложку, между прочим, настоящую, не одноразовую, и принялась, изображая аппетит, которого не было и в помине, поедать то, что лежало на моей тарелке.
Через пару минут Тимми вернулась, неся в руках совсем крошечный поднос, на котором лежали бумажные салфетки и обыкновенная губка веселенького оранжевого цвета. Тимми поставила поднос на сидение стула и, взявшись за губку, начала натирать исцарапанную столешницу. Поймав ее очередной заинтересованный взгляд на себе, я сначала слегка удивилась. А потом поняла: девушка видит во мне скромного и спокойного паренька. Хмыкнула. И чтобы хоть как-то оправдать свой интерес, с которым я таращилась на официантку, небрежно поинтересовалась, отправляя в рот очередную ложку с едой:
– Тяжело работать?
Девчонка засмеялась, бросила губку на поднос и аккуратно начала вставлять в держатель салфетки:
– Нормально. Тэффи хорошо платит, целых двадцать кредитов за смену. И у нас есть тревожная кнопка. Если забредет какой-то ненормальный гастролер, вызовем охрану. Его быстро успокоят. – Закончив со столом и поймав мой недоверчивый взгляд, она тепло улыбнулась: – Нет, правда, у меня хорошая работа с хорошим жалованием. Хватает и на оплату квартиры, и на жизнь, и немного отложить. Я уже почти скопила на курсы косметолога! Если все получится – у меня будет профессия и возможность устроиться в салон красоты за стеной!
– За стеной – это вряд ли, – вдруг раздалось негромкое рядом со мной. И я чуть не поперхнулась. Увлекшись разговором с официанткой, я не заметила, как вернулся Диллон. – Большинство салонов на той стороне рассчитаны на определенные социальные категории. Туда берут после колледжей в самом худшем случае. С корочкой после курсов даже разговаривать с тобой не станут.
Улыбка Тимми увяла, взгляд стал настороженным. Она смерила Диллона взглядом с ног до головы, что-то прикинула в уме и только потом ответила:
– За стеной живут не только богачи и элита. Там есть и те, кто работает на них. Вот в салон, рассчитанный на подобную публику, я и планирую устроиться!
Тимми смешно задрала нос, уверенная в своих силах и правоте. Я даже позавидовала этой девочке, знающей, чего она хочет, и умеющей добиваться поставленных целей. Диллон же, усаживаясь за стол и подтягивая поближе к себе тарелку только покачал головой:
– Дело твое. Но я бы не советовал тебе спешить в мир за стеной. Там царит бездушие и крайне жестка конкуренция. Здесь проще. А там тебя используют как ветошь. А потом, выжав досуха, выбросят на обочину жизни. Лучше заканчивай курсы, как и планировала, и устраивайся здесь. Да, жалование у тебя вряд ли будет больше, чем в кафе, но зато ты будешь жить.
Диллон отправил в рот ложку с едой, всем видом демонстрируя, что считает разговор завершенным. А Тимми окликнул кто-то с другого конца небольшого зала, и она унеслась туда. Я же едва ли не впервые в жизни задумалась о том, что творится и творилось вокруг меня. Чего раньше я никак не замечала.
Некоторое время мы молча ели. Диллон работал ложкой с энтузиазмом. Видимо, проголодался. А я, если честно, не чувствовала вкуса того, что попадало мне в рот. И охотно отодвинула от себя тарелку, когда Диллон неожиданно сообщил:
– Нам придется здесь на некоторое время задержаться. Твой папаша… – Он запнулся, кажется, пытаясь подобрать менее шокирующее нежные девичьи ушки определение, но потом, видимо, махнул на этику рукой и скривился: – Твой папаша – дурной и упрямый Ыирг с длинными ушами! Мы с отцом как-то не ожидали, что ему на тебя окажется наплевать. Рассчитывали, что ради жизни своей дочери он пойдет на уступки. Но сенатору, видимо, все равно где ты, с кем ты, жива или нет.
От услышанного стало холодно и мерзко. Приглушенный шум кафе отступил куда-то на второй план. В душе, как ни банально это звучало, ширилась мерзлая пустота. Неужели то, что Диллон рассказал про отца – правда? И сразу же ответила сама себе на вопрос: да, правда. Потому что, если бы отец относился ко мне иначе, он бы не заключил от моего имени помолвку с тем, от которого меня буквально тошнит. Он бы заботился обо мне и желал бы единственной дочери счастья. А не думал лишь о себе.
– Ну вот, – на мою ладонь, лежащую на столе рядом с полупустой тарелкой, внезапно легла горячая рука Диллона, – ты мне здесь еще разревись. Забыла? Ты сейчас – парень! Крутой перец, а они не плачут по пустякам! – Невольно хмыкнула в ответ на услышанное, на душе стало немножечко легче, а слезы, уже пережимавшие горло, куда-то ушли. – Так-то лучше! Не думай об этом. У меня есть, чем воздействовать на твоего неумного папашу. Правда, я надеялся, что этот козырь можно будет приберечь. Но ничего. Нарою еще что-нибудь. И кстати! – вдруг оживленно воскликнул Диллон. – Чад передавал тебе привет! С ним уже все хорошо. Сутки в клинике, в капсуле, и он как новенький! Рвался сюда, к тебе, но я запретил.
Новости о Чаде затмили боль, причиненную словами об отце, я встрепенулась:
– Почему? Я бы тоже с радостью повидалась с ним!
Серые глаза Диллона иронично прищурились:
– Во-первых, Чад уже один раз наделал глупостей из-за симпатий к тебе. Но самое главное, что брат – бывший военный, десантник. А таких, как он, не жалуют в гетто. Здесь достаточно много криминального элемента, контрабандистов, в общем, естественных врагов десантуры. Незачем привлекать к себе излишнее внимание. Потом пообщаетесь, когда все закончится.
