Дань традициям: в Совете Лиги голосовали поднятием рук.
Опершись о дубовый брус, обитый красным бархатом, Марк внимательно следил за этими властительными руками. Люди исчезли, остались конечности, увенчанные пятернёй. Куклы, управляемые ловким кукловодом — каждая имела свой характер, норов, манеру поведения. Локоть разогнут, рука тянется к потолку. Локоть согнут, предплечье держит строгую вертикаль; пальцы собраны в наконечник копья. Вялый, скучающий взмах, застывший на середине. Пальцы в нетерпении щелкают на манер кастаньет. Кисть провисла, как если бы её обладатель колебался: «за» он или «против».
— Кто против?
Пауза.
— Кто воздержался?
Кемчуга, отметил Марк. Хиззац. Сохраняют лицо?
— Квалифицированным большинством голосов принимается решение о технологизации…
— Вето!
Впервые в жизни Марк видел кричащего гематра.
— Вето! — повторил Кфир Брилль, вставая. — Раса Гематр ветирует решение!
По залу прошелся гомон. Закулисные переговоры, судя по итогам голосования, увенчались победой Великой Помпилии и ситуативных союзников империи. Заранее зная о том, какое решение будет принято, Совет не ждал сюрпризов. Квалифицированное большинство — свыше двух третей голосов. Заявление Брилля было для собравшихся громом с ясного неба.
— У вас есть расчёты, мар Брилль? — спросил Гвидо Салюччи.
— Нет.
Гомон усилился. Все полагали, что если Кфир Брилль решился на вето, то его действия строятся на точных, убедительных расчётах. Гематр, признающий, что его решение от имени расы диктуется не числами, а порывом — о, это был подрыв основ!
— Мы видим проблему, — уточнил Кфир. — Мы просчитали её развитие. Если бы мы не сомневались в своих расчётах, мы бы озвучили результаты. К сожалению, нам не хватает исходных данных.
— И тем не менее… — мягко начал председатель.
Кфир прервал его на полуслове:
— Тем не менее, раса Гематр ветирует решение.
— Согласно Уставу, для накладывания вето требуется минимум два голоса. Кто поддерживает вас, мар Брилль?
Гематр обвёл зал ледяным взглядом. Проклятье, беззвучно выругался Марк. Он же просит, этот ходячий компьютер! Он умоляет! Можно биться об заклад, что во время переговоров Кфиру не удалось найти поддержки, и сейчас мар Брилль надеется на чудо.
— Нас поддерживает Совет антисов, — сказал Кфир.
Воцарилась тишина. Заявление было подобно грохоту разорвавшейся бомбы. Формально Совет антисов имел в Совете Лиги статус наблюдателя, а значит, не имел права голоса. Представители рас и планет, говорящие от лица миллиардов — и представитель исполинов космоса, выступающий от лица едва ли трех с половиной сотен. Соразмеримо ли? Если мерить числами — нет. Если мерить силой…
— Это всё меняет, — еле слышно произнесла госпожа Зеро. — Это совсем другой расклад.
В другом конце зала поднялась Рахиль Коэн. Они комично смотрелись: высокий и приземистая, сухопарый и толстуха — двое гематров. Марк почему-то представил, как Рахиль выходит в большое тело, не утруждая себя лишним контролем, и Ойкумена остается без Совета Лиги.
— Это не так, — возразила Рахиль.
— Уточните, — попросил Гвидо Салюччи. — Вы не поддерживаете вето, наложенное от лица вашей расы?
— Я — гематрийка. Но я — антис. Нет, Совет антисов не поддерживает вето. Мы согласны с решением большинства. Тем более что наше согласие или несогласие никак не влияет на конечный результат. Мы — наблюдатели, этим всё сказано.
— Насколько я помню, вы поддерживали идею уничтожения Астлантиды? Во всяком случае, так заявил уважаемый Гыргын…
— Да. Мы и сейчас — сторонники уничтожения. Но я заверяю вас, господин председатель, что антисы Ойкумены умеют обуздывать себя. Мы не сделаем ничего, что противоречило бы решению, принятому Советом Лиги.
Задышали, зашумели, задвигались. Зал ожил, возвращаясь к привычным, давно расписанным правилам поведения. Кфир ещё ждал, в надежде обрести второго, решающего союзника, но уже было понятно, что вето провалилось.
— Она пошла против своих, — буркнул Мамерк.
— Эмоции, — прошептала старуха. — Её ослепили эмоции. Я и не знала, что доживу до такого: Рахиль Коэн идёт против природы гематров.
Женщина-антис продолжала стоять. Сколько Марк ни вглядывался в Рахиль, он не видел никаких эмоций. Оставалось признать, что у госпожи Зеро, несмотря на возраст, более острое зрение.
V
— Ты подал рапорт?
— Да.
Бармен протирал стаканы. У бармена была асолютная память. Военного трибуна он запомнил еще по первому разу, когда назвал его генералом, а потом извинился. Бармен допустил ошибку сознательно, желая сделать клиенту приятное. Помпилианцы, отдавшие жизнь армии, любят, чтобы окружающие отдавали дань внимания их знакам различия. Молодого обер-центуриона бармен не помнил: если тот и появлялся в космопорте Бен-Цанах, то не заходил в «Золотой ключ».
— Рвёшься на фронт?
— Это не фронт. Раз нет войны, значит, нет и фронта.
— Ерунда. Пустая игра слов. Для тебя это фронт. И не спорь со мной! Я старше и по возрасту, и по званию. Я вижу тебя насквозь…
— Так точно, господин военный трибун!
— Ты жаждешь мести. Тебя унизили, теперь ты хочешь вернуть должок астланам.
— Так точно, господин военный трибун!
— Вольно, боец. Вернемся к внеуставным отношениям.
— К дедовщине?
— К дядевщине. Ты еще не забыл, что стал моим племянником раньше, чем офицером? Твой рапорт ляжет под сукно. Не жди, не надейся. Ты останешься при старухе: чесать ей пятки на ночь. А я улечу на Китту, повидаюсь с Папой Лусэро; потом слетаю на Октуберан, встречусь с дедом. На всё про всё — две недели…
— С отцом. Не с дедом, с отцом.
— Что?
— Луций — мой дед и твой отец.
— Учить меня вздумал? Эх ты, враг цапель… Подрастёшь — узнаешь.
— Что?
— Что отец называет свою жену мамой, когда говорит о ней с сыном. Что дядя называет своего отца дедом, когда говорит с племянником. Высшая субординация, тебе она сейчас недоступна…
Бармен включил музыку. Хрипловатый саксофон побрёл между столиками, нигде надолго не задерживаясь. Ему вослед шептали клавиши и усталый, хмурый спросонья бас. Подождав, бармен убедился, что клиенты не возражают, и сунул в ухо горошину личного плеера. К музыке бармен был равнодушен, как любой гематр — за исключением органных фуг Дитриха Волена. Когда он анализировал Хроматическую фантазию ре минор (размер 4/4, семьдесят девять тактов, триста шестнадцать четвертных долей), то вычислял теоретическую длину прелюдии с помощью коэффициента золотого сечения, наслаждаясь стройностью формулы.
