Поэтому Тигхи смотрел на колыхание соблазнительных форм женского тела с определенной надеждой. В следующем году у него будет больше шансов. Это уж наверняка. Вот только бы он побыстрее возмужал и появились бы нужные признаки на теле (а восемь лет – возраст вполне подходящий). Главное, чтобы на лице начали расти волосы, как у обезьян, а вик вырос подлиннее и научился в нужный момент приобретать твердость и упругость, как у настоящего мужчины. Воображение Тигхи уже рисовало сцену, когда он прижмется к телу Кары и запустит руку ей под платье.
И вот пришел восьмой день рождения, но все изменилось к худшему. Пропала коза, свалилась со стены, а это не шутка – шестая часть богатства их семьи. Его па, конечно, принц, однако принц без денег умрет от голода так же, как самый последний бродяга. Тигхи не совсем понимал, но, кажется, его родители являлись частью сложной системы имущественных отношений, установленных в деревне и включавших обещания, обмен, долги, двойные долги. В основе всего были козы. Благополучие всех жителей деревни зависело от молока и мяса, которые давали животные. И еще от урожаев льна. Потеря шестой части состояния семьи могла создать невосполнимую брешь в этой тонкой паутине. Па пытался объяснить сыну в его закутке под звуки рыданий ма, которые то утихали, то снова усиливались, заполняя собой всю главную комнату:
– Мы обещали соленый окорок и молоко за четырнадцать месяцев старому Хаммеру в дожевском конце деревни за погреб, который он нам сделал.
Тигхи изумился. Как же так, ведь его па вырыл этот погреб с ледником своими собственными руками. Тигхи сам видел это и даже помогал выносить землю в плетеных ведрах на нижние подступы к деревне.
– Но в-в-ведь т-т-ты в-выкопал его сам, – произнес он, заикаясь.
Его глаза щипало от слез. Тигхи плакал. Нет, не из-за козы, потому что глупую козу вовсе не жалко. Но потому, что его ма так убивалась по этой проклятой козе, и еще потому, что теперь Кара попала в немилость и он очень долго не увидит ее. И еще потому… ну, просто потому что.
– Я выкопал его, – медленно произнес па тихим голосом, – но нужно было сделать изоляцию, чтобы погреб нигде не протекал. Это значит, что не обойтись без пластика, а стало быть, без старика Хаммера. А пластик стоит недешево, и поэтому пришлось пообещать целую ляжку. И еще мы обещали отдать шкуру твоему деду, Джаффи, вот почему он так подобрел к нам в последнее время. Если хочешь знать… – Тихий голос па стал еще тише, как журчание воды, и Тигхи сглотнул комок в горле и перестал всхлипывать, чтобы не заглушить слова отца. -…Если хочешь знать мое мнение, то мы должны списать этот долг Джаффи – именем семьи. Однако твоя ма не хочет и слышать об этом. Ты же знаешь, что она и твой дед не ладят между собой. Знаешь, какая между ними вражда. Так повелось еще с той поры, когда мама была совсем девчонкой. Однако из-за этого мы попали в затруднительное положение, потому что, если бы она сходила и поговорила с ним, трудности удалось бы устранить. – Па говорил шепотом, очень тихо, наклонив голову к голове сына, так, чтобы слова дошли по адресу. – Не передавай твоей ма то, что я сейчас сказал.
Той ночью Тигхи долго не мог заснуть в своем закутке. Он слушал, как его родители разговаривали приглушенными голосами. Тихий, журчащий поток слов. Он не мог разобрать сами слова, только мягкое, бархатистое шуршание, которое они производили в воздухе. Как музыка. Время от времени голос его ма издавал трели и поднимался до пронзительных ноток, затем к нему присоединялось умиротворяющее бурчание па, и так продолжалось, пока ма не успокаивалась и ее голос не терял пронзительность.
Тигхи никак не мог заставить себя заснуть. Он без конца переворачивался с боку на бок. Снаружи в сумерках бушевала гроза, доносились гулкие раскаты грома. Тигхи заснул, но затем опять проснулся, на сей раз в темноте. Вокруг стояла абсолютная тишина; кровать его родителей, стоявшая по другую сторону стены, не издавала никаких звуков. Даже ветер перестал завывать. Это означало одно – глухую полночь. Тигхи положил руки между бедрами и крепко сжал ноги. Так было приятнее.
Вскоре он опять заснул, и теперь ему приснился сон. Он увидел козу. Однако она была без волос, как новорожденный ребенок. Ее розовая шкура с очень редкими белыми волосинками отсвечивала на солнце. Коза все скакала и скакала, и Тигхи обнял ее руками за шею. Во всем этом было что-то знакомое, словно прикосновение к коже козы напоминало ему о чем-то. Однако коза стояла на самом краю мира, и по неприятному ощущению внизу живота Тигхи понял, что она пошатнулась и уже начала падать. И еще он понял, что не может отпустить козу и уже покинул край мира. Вся стена мира изогнулась дугой, опрокинулась и перевернулась, и он не видит ничего, кроме неба. Его конечности задергались, и внезапно Тигхи оказался один и никакой козы, лишь облака проносились мимо его головы, и вдруг он проснулся весь в поту.
Утренний шторм разгулялся не на шутку. Порывы ветра, налетая, хлопали с громоподобной силой. Руки Тигхи вцепились в плетеный травяной матрац. Лицо холодил пот. Сердце гулко стучало в груди.
Тигхи кое-как встал с постели и подошел к семейной бадье. Сделав несколько глубоких жадных глотков, он оглянулся (потому что его ма просто рассвирепела бы, если бы увидела, что он делает) и окунул голову в воду. Родители еще крепко спали. В доме хозяйничали серые предрассветные тени, и стояла абсолютная тишина, создававшая ощущение какой-то неестественной пустоты и безжизненности. Лишь порывы штормового ветра, ломившиеся в рассветную дверь, нарушали этот мертвый покой.
Пока на дворе буйствует стихия, идти решительно некуда, поэтому Тигхи вернулся в свой закуток и лег в кровать. Некоторое время он пребывал в полудреме-полузабытьи, но очнулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. На пороге его алькова стояла ма.
Тигхи ничего не мог поделать с собой; он задергался на кровати. Его била нервная дрожь. Внезапный страх лишил его возможности управлять своим телом. Однако ма не закричала на него, не ударила, она только сказала:
– Мой любимый малыш, – и, подойдя, обняла его. Внутри Тигхи, в его душе словно что-то прорвало. Его затопила волна чувств. Глаза мальчика увлажнились.
– Ма! – прошептал он и прижался к ней.
– Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, мой маленький мальчик, – говорила мать, и ее голос был весь соткан из нежности.
Она всхлипнула и прижала его к себе так крепко, что Тигхи стало трудно дышать.
– Я больше не малыш, ма, ты же знаешь, – сказал он страстным, ломающимся голосом. – Я теперь настоящий мальчик.
– О, я знаю, – произнесла она, отстранив его от себя на расстояние вытянутой руки, чтобы получше рассмотреть. Ее глаза были красными от плача, как рассвет. – Пройдет еще год, и ты будешь уже не мальчиком, ты станешь мужчиной. Но в моем сердце ты навсегда по-прежнему мой маленький мальчик.
