– Уже час! – воскликнул он, вскочил с места, побежал по парку и прыгнул в мимо проходивший вагон. Девушка следила за ним весёлым взглядом. «Мне думается, в математике я сильнее его», заметила она с удовлетворением. «А какой он милый!»
III
Наскоро закусивши в пансионе, профессор Хукер ушёл к себе в комнату, закурил трубку, уселся на кровати и снова занялся записной книжкой. Несмотря на ясные указания молодой девушки, уравнение упорно не поддавалось решению. Почти час грыз он свой карандаш, иногда вскакивал и нервно ходил по комнате.
– Надо было попросить её довести выкладки до конца, – уступил, наконец, Хукер. – Мне не справиться с этим. Пойду к Торнтону, он разберётся.
Торнтон – старший астроном в новой Морской Обсерватории – со своим младшим помощником был первым научным наблюдателем таинственных явлений, вызванных силой Пакса. Хукер вспомнил, что одну из записных книжек оставил в Смизсонианском Институте; поэтому он направился сначала в Институт. Достав забытую книжку, он обратился к другой неразрешённой проблеме, так что уже стемнело, когда он сел в вагон, чтобы поехать к Торнтону.
Вечерняя газета мало интересовала Хукера. Борьба политических партий, их лидеры, частная жизнь общественных деятелей, даже живые описания сражений, убийств, внезапных смертей, чем были переполнены газетные столбцы, – всё это было чуждо ему. Равнодушно переворачивал он газетный листок, когда неожиданно на последней странице, между известиями из-за границы, наткнулся на заметку:
Новая комета.«Женева, Швейцария. Здешняя обсерватория опубликовала исправленные элементы орбиты новой кометы, открытой в истёкшем месяце Баттелли. Они дают основание предсказывать, что новый гость солнечной системы достигнет необычной яркости, превосходя, вероятно, большую комету 1811 года».
Эти строки содержали то, что прямо относилось к профессору Хукеру: кометы составляли его специальность. Большая комета 1811 года была одной из примечательнейших и своим появлением на небе породила в народе опасения, что близок конец мира.
Полная луна сияла над белыми куполами обсерватории, когда Хукер, всё ещё думая о новой комете, входил в здание, где его друг бескорыстно служил человечеству. Впущенный сонным служителем, профессор прошёл длинный корридор и постучался у двери Торнтона. Не получая ответа, он подождал, опять постучал и затем открыл дверь. Торнтон сидел за рабочим столом, погружённый в вычисления.
Серьёзный профиль астронома в тусклом свете прикрытой электрической лампы походил на голову статуи греческого философа. Пред ним лежала стопка бумаги, покрытой цифрами, и раскрытые таблицы логарифмов. Замуравленные внутри большого здания с монументальными стенами, астрономы слышали только мерное тиканье часов и тихое жужжание сложного механизма, движущего телескоп в соответствии с вращением небесного свода. Минуты две Торнтон не замечал присутствия Хукера. Наконец, он отложил карандаш и увидел своего друга.
– А, Бенни! – воскликнул он с лёгким повышением своего обычно спокойного голоса. – Придвиньте сюда кресло. Мы сделали большую работу! Мы получили вчера элементы кометы Баттелли. Если только нет ошибки в моих вычислениях, то можно ожидать мировой катастрофы.
Такое заявление в устах всегда сдержанного Торнтона получало особую значительность.
– Столкновение с Землёй? – живо спросил Хукер.
– Похоже на то: комета встретится с одним из астероидов, и в этом случае…
– Образуется метеорный поток, – закончил Хукер. – Какой астероид?
– Медуза[1], чью орбиту я изучал в течение двух лет.
Хукер сложил губы, как будто собирался свистнуть.
– Чего собственно вы опасаетесь? – спросил он.
– Столкновение остановит Медузу и заставит её упасть на Солнце. Падая, она пересечёт земную орбиту и как раз встретит Землю. Это может означать конец мира.
– А когда же, – воскликнул Хукер, – это событие произойдёт?
– По моим вычислениям, комета и астероид придут в столкновение в три часа утра 18 числа следующего месяца. Придёте сюда наблюдать?
– Я буду здесь, – ответил Хукер. – А теперь, – прибавил он, вынув из кармана записную книжку, – будьте добрым товарищем и решите мне это уравнение.
– О, нет, – запротестовал Торнтон. – Я чувствую себя сейчас черезчур уставшим, чтобы успешно справиться с новой задачей.
Лицо Хукера обнаружило разочарование.
– Но, Торнтон, – протестовал он, – кто же другой, кроме вас? Вы первый математик Америки.
Астроном засмеялся.
– Желал бы быть первым. В данный момент, во всяком случае гожусь только в последние. Голова больше не работает.
– Кто же тогда? – настаивал Хукер.
Торнтон в раздумьи откинулся назад на спинку кресла.
– Рекомендую вам обратиться к профессору прикладной математики в новом Национальном Институте.
– Спасибо! – ответил его друг, пряча записную книжку в карман и надевая шляпу. – Как его зовут?
– Мисс Рода Джибс.
IV
Профессор Хукер встал на другое утро в раздражённом состоянии. Завтрак, не хуже обычного, показался ему, однако, дурного вкуса, и он резко заметил своей соседке по столу, что не поручился бы за качество молока, хотя в рассеянности ел за двоих. Дело было в том, что Торнтон направил его за помощью к женщине!
Прошло более 30 лет с того времени, как в жизни Хукера приняла серьёзное участие женщина. Кроме этой женщины – которая, впрочем, была его матерью – он никогда не любил и не интересовался представительницами слабой половины человеческого рода. Они были в его глазах либо наивные бездельницы, либо тупые труженицы. И теперь он нуждается в помощи этого презираемого пола для решения задачи из области теоретической астрономии! Эта мысль портила его настроение. Он не может итти к ней, нет, он не пойдёт…
Перед ним вставал её образ: сухая, с плоской грудью, костлявая особа, с острым носом, и таким же подбородком, с редкими серыми волосами, подслеповатая. Она выслушает его с надменным и покровительственным видом.
Но ему совершенно необходимо решить задачу; она нужна ему для управления Летучим Кольцом. Ещё возвращаясь из Унгавы, он размышлял о возможностях, предоставляемых этой удивительной машиной, которая способна противодействовать силе тяжести. Нет, ничего не остаётся; придётся подавить свои чувства и отыскать эту старую деву – профессора математики в Национальном Институте.
Всё ещё в дурном настроении он поехал в Джорджтаун и спросил у служителя обсерватории, как пройти к профессору. Чем ближе он подходил, тем неприятнее становилась ему предстоящая сцена. Но отступать было поздно, тем более, что служитель довёл его до двери маленького помещения, выходившего в сад, и постучал.
