Массалиотский купец – тот самый, что перед Горгием побывал в Гемероскопейоне, – сидел в винном погребе, пьяный и всклокоченный. Проливая вино на дорогую хламиду, выкрикивал непристойности, грозился до основания разрушить Карфаген, а заодно Майнаку – это прибежище скотоложцев и трусов.
– Уже десять дней наливается вином и богохульствует, – хмуро сказал Горгию здешний старейшина. – Продолжать путь в Тартесс морем опасается и по сухопутью идти не хочет, а в Массалию возвращаться тоже не желает. Видывал я упрямых ослов, но таких...
Массалиот, услышав это, повернул голову и выпучил на Горгия бессмысленные глаза.
– Хватайте его! – закричал, тыча пальцем и пытаясь подняться. – Это кар-р-фагенская собака! Рубите его!
Диомед, сопровождавший Горгия, подскочил сзади к массалиоту, защекотал его под мышками. Тот взвизгнул, захохотал; отбиваясь, опрокинул пифос с вином.
Горгий вышел на улицу, под тень шатрообразных пиний, утер пот ладонью. Старейшина покосился на его горбоносый профиль.
– Долог ли сухой путь в Тартесс? – спросил Горгий.
– Дорога идет через горы. – Старейшина вяло махнул рукой в сторону гор. – Потом надо спуститься в долину Бетиса [Бетис – древнее название Гвадалквивира], она и приведет к Тартессу. Если на лошадях, то доберешься за десять дней. На быках – за двадцать.
– А морем?
– Не советую тебе идти морем. У Столбов...
– Сколько, я спрашиваю, плыть морем? – резко прервал его Горгий.
– Пять суток корабельного бега, – недовольно сказал старейшина.
Несколько дней отдыхали в гостеприимной Майнаке, ели свежую баранину и пили много вина. Горгий размышлял. Как-то утром поймал массалиотского купца в минуту просветления, предложил вместе плыть к Тартессу.
– Ты, как видно, не очень дорожишь своим товаром, горбоносый фокеец, – ответил заносчивый массалиот. – У меня же в трюме не коровий навоз. Нам с тобой не по пути.
И Горгий решился. В ранний предрассветный час вывел корабль из майнакской бухты, направился к Геракловым Столбам.
Гелиос уже над головой – полдень. Ветер поутих, обвис парус. Кормчий велел келевсту – начальнику гребцов – усилить греблю: следовало до темноты пройти узкое место, Столбы. Бойчее засвистала флейта, длинные весла вспахали синюю воду вдоль бортов корабля.
Остро посматривая на скалистые берега, что тянулись справа, Горгий вел негромкий разговор с пожилым кормчим.
– Верно ли, – спрашивал, – что за Тартессом нет кораблям пути, что воды реки Океана густы, как студень, и не поддаются веслу?
– Так говорят, – отвечал Неокл, держа одну руку на рулевом весле, а другой потирая слезящиеся глаза. – В старину говорили, что за Столбами – кха! – была в Океане богатая земля. Боги разгневались на нее и погубили. Ушла она под воду, и остался там глубокий ил.
– Чем же навлекла она гнев богов?
– Кха! – У кормчего в глотке на всю жизнь застрял морской ветер, никак он его не выплюнет. – Боги ничего не объясняют смертным. Но слышал я, будто жители той земли захотели подняться выше богов... блеском серебра возжелали затмить луну...
– Это как понять?
– Не знаю. Как слышал, так и говорю – кха!.. От Столбов до Тартесса море такое же, как здесь, сам видел. А дальше, говорят, мелко. Водоросли оплетают корабль до верхушки мачты и держат... держат, говорю... По мелководью ползают стаи чудищ... Почешется чудище – корабль опрокинет.
– Как же ходят по мелководью корабли тартесситов?
– Видно, знают проходы...
Задумался Горгий. Что же это за река Океан, по которой бесстрашно плавают тартесские мореходы? Сам Тартесс – всем известно – богат серебром и медью, а за оловом посылает свои корабли к далеким Касситеридам, таинственным Оловянным островам... Узнать бы, разведать к ним дорогу...
Посвистывала флейта, привычно всплескивала вода под веслами.
– Расскажи мне о Серебряном человеке, – сказал Горгий.
И терпеливый кормчий в который уже раз за долгий путь принялся рассказывать о престарелом царе Тартесса.
То ли за седую бороду, то ли за несметные богатства прозвали фокейские купцы царя Аргантония Серебряным человеком. Царствует он, по слухам, лет сто, а может, и побольше. Давно помер фокейский мореход, что некогда первым приплыл в Тартесс, а и тогда уже сидел там на троне седобородый царь Аргантоний. Ну, может, и привирают насчет бороды, может, в ту пору была дна черная...
Крут и своеволен владыка Тартесса к согражданам. Строго блюдет законы, а их в Тартессе великое множество, и все они, по слухам, записаны стихами. Но к эллинам Серебряный человек неизменно добр. Зовет их к царскому столу, потчует медовым вином, одаривает щедро. Сам не гнушается вникать в торговые дела. Может, потому и добр, что далека от Тартесса Фокея и не посягает на его богатства.
Верно, далек и финикийский Тир, но с финикиянами были в старину у Тартесса раздоры. Недаром поставили финикияне вблизи Тартесса свой город Гадир [Гадир (или Гадес) – нынешний Кадис на юге Испании] – будто занозу воткнули в глаз. Пал Тир, и не бороздят Море корабли финикиян, – а Гадир стоит, обнесенный крепкими стенами, и люто враждует с могучим Тартессом, и пытается перебить ему дорогу к Оловянным островам.
Ныне Гадир держит руку Карфагена – по родству крови (тоже ведь финикиянами был поставлен Карфаген) и по необходимости опереться на сильного союзника...
Да, сильно поднялся Карфаген. Замыслил, отнять у фокейцев Талассу... загородил, как говорят, кораблями Столбы...
При этой мысли у Горгия засосало под ложечкой. Сплюнул за борт, велел Диомеду подать еду. Поколотил сушеную рыбу о палубу, ловко содрал шкурку. Разломил лепешку, налил в чашу разведенного вина.
Жуя и запивая, хмуро смотрел на пустынное море.
* * *
– Молодцы все-таки эти древние. Отваживались пускаться
в такие плавания на жалких скорлупках. Какое водоизмещение
могло быть у корабля Горгия?
– Ну, что-нибудь около ста тонн. Не такая уж,
собственно, скорлупка.
– Да, если вспомнить, что Ален Бомбар пересек
Атлантический океан на резиновой шлюпке... Пожалуй,
современные люди тоже молодцы.
– Безусловно. Но Бомбар был в центре внимания всего
