Только здесь никого и ничего не было, — заявил Воль. — Когда раздались выстрелы, по коридору проходило не меньше полудюжины людей. Они тотчас ворвались в комнату и обнаружили доктора на полу при последнем издыхании. Он пытался что-то сказать — да язык уже отнимался. Никто не мог ни войти в кабинет, ни покинуть его незамеченным. Допросили шестерых свидетелей — все они вне подозрений. Да и врач установил сердечный приступ.
— Может быть, и так, — уклончиво отвечал Грэхем, — а может, и нет.
Ледяной вихрь пронесся по комнате. Мурашки заползали по спине у Грэхема, зашевелились и поднялись дыбом волосы — и все прошло. Осталась, однако, тоскливая, утробная тревога — словно у кролика, что почуял затаившегося неподалеку ястреба.
— Подозрительное дело, — не унимался Воль, — нечистое. Спорить готов — этому доктору померещилось. Но я в жизни своей не слыхал, чтобы мерещилось при сердечных приступах! Голову даю на отсечение: он принял какую-то дрянь, от которой все разом и стряслось.
— Хотите сказать, он был наркоманом? — недоверчиво осведомился Грэхем.
— Именно! Бьюсь об заклад: вскрытие так и покажет.
— Дайте мне знать, если ваша догадка подтвердится, — попросил Грэхем.
Открыв стол Уэбба, он принялся изучать содержимое опрятных папок, где доктор сохранял письма. В папках не оказалось ничего, что могло бы навести на след либо привлечь внимание. Вся без исключения переписка была обыденной, пресной, почти нудной. Разочарованно скривившись, Грэхем положил папки на место.
Его взгляд остановился на огромном, встроенном в стену несгораемом шкафу. Воль протянул ключи.
— Были у него в правом кармане. Хотел было сам порыться, да велели обождать, покуда вы приедете.
Грэхем кивнул и вставил ключ в замок. Тяжеленная дверь медленно повернулась на шарнирах, открывая внутренность шкафа. Возглас изумления вырвался у Грэхема и Воля одновременно. Прямо перед ними висел большой лист бумаги, на котором торопливым почерком было нацарапано:
«Постоянная бдительность — несоразмерная плата за свободу. Если меня не станет — свяжитесь с Бьернсеном».
— Кто, черт возьми, этот Бьернсен? — выпалил Грэхем, срывая лист со стенки сейфа.
— Понятия не имею. Никогда о нем не слыхал. — Воль уставился на записку с неподдельным удивлением, а потом промолвил: — Отдайте-ка ее мне. Видите, на листе выдавлены следы надписи с предыдущей страницы. Отпечатки довольно глубоки. Нужно осветить их особым образом — и, быть может, изображение проявится. Если повезет, мы легко все прочитаем.
Подойдя к двери, Воль вручил записку одному из коллег и отдал быстрые распоряжения.
В следующие полчаса они составляли подробную опись содержимого сейфа, из которой неопровержимо следовало только одно: Уэбб оказался отчаянным педантом, уделявшим самое пристальное внимание денежной стороне своей деятельности.
Рыская по комнате, Воль обнаружил на каминной решетке кучку золы. Сожженный листок растерли в тончайшую пыль, восстановить написанное было немыслимо. От слов — некогда исполненных смысла, недосягаемых ныне — остался лишь прах.
— Каминные решетки — пережиток двадцатого столетия, — изрек Воль. — Похоже, доктор намеренно сохранял решетку — сжигать на ней документы. Видно, было что скрывать. Только что именно? И от кого? — Зазвонил телефон, и, снимая трубку, лейтенант прибавил: — Если это из полицейского управления — может быть, сумеют ответить на мои вопросы.
Действительно, звонили из управления. На маленьком экране возникло лицо. Воль нажал кнопку усилителя, чтобы Грэхему тоже было слышно.
— Удалось восстановить слова на том листке, что вы нам передали, — сказал полицейский. — Текст довольно бессвязный, но может быть, вам и пригодится.
— Читайте, — распорядился Воль и весь обратился в слух.
«Особенно восприимчивы моряки. Необходимо заняться этим вопросом основательнее, получить сравнительные сведения об экипажах морских судов и сельских жителях. Скорость оптической фиксации должна у них различествовать. При первой же возможности проверить эти показатели. Уговорить Фосетта, чтобы дал статистику распространенности зоба среди сумасшедших — в особенности, шизофреников. Собака зарыта в его лечебнице, только собаку следует откопать».
Полицейский оторвал взгляд от бумаги.
— Всего два абзаца. Это — первый.
— Читай дальше, приятель, — нетерпеливо прервал его Грэхем. Чиновник возобновил чтение. Грэхем глаз не спускал с экрана. У Воля на лице все явственнее проступало недоумение.
«Между самыми необычайными и, казалось бы, самыми разнородными случаями в действительности существует связь. Нити, коими соединены странные явления, слишком тонки, чтобы замечать их. Шаровые молнии, воющие собаки, ясновидящие — куда загадочнее, нежели мы полагаем. Вдохновение, душевный подъем, вечная одержимость. Звонящие сами собою колокола; корабли, исчезающие средь бела дня; лемминги, бросающиеся в море многомиллионными стаями. Свары, злоба, ритуальная болтовня, пирамиды с невидимыми вершинами… Все это можно было бы принять за чудовищную стряпню сюрреалистов последнего разбора, если бы только я не знал, что Бьернсен прав — устрашающе прав! Эту картину следует показать всему миру — лишь бы зрелище не привело к бойне!»
— Ну, что я вам говорил? — Воль выразительно постучал себя по лбу. — Типичный бред наркомана.
— Хорошо, разберемся. — Приблизив лицо к телефонному сканеру, Грэхем сказал: — Спрячьте бумагу, чтобы оставалась в полной сохранности. Снимите еще две машинописные копии. Пусть их перешлют Сангстеру, начальнику Ведомства Целевого Финансирования США, — здешний офис находится в здании Манхэттенского Банка.
Он отключил усилитель и повесил трубку. Экран погас.
— Если не возражаете, — сказал Грэхем Волю, — я зайду в управление вместе с вами.
Пересекая дорогу, и Воль, уверенный, что подвернулась работа отделу по борьбе с наркотиками, и Грэхем, размышлявший о том, не могут ли эти две смерти, несмотря на сопутствующие непонятные обстоятельства, объясняться естественными причинами, — оба они, ощутили странную тревогу — будто в их мысли кто-то заглянул, ухмыльнулся — и был таков.
Никаких новостей в управлении не оказалось. Дактилоскописты, вернувшиеся из лаборатории Майо и офиса Уэбба, успели проявить пленку и отпечатать снимки. Отпечатков оказалась тьма-тьмущая: одни четкие, другие смазанные. Чтобы получить их, применяли, в основном, алюминиевую пудру; несколько следов, оставленных на волокнистой поверхности, пришлось обработать парами йода. Подавляющее большинство отпечатков принадлежало самим ученым. Остальные в полицейских картотеках не значились.
Со всей дотошностью следователи обыскали помещения, где были найдены трупы, однако ни единой мелочи, способной возбудить подозрения либо подтвердить сомнения Грэхема, не обнаружили. О чем и доложили с едва заметным раздражением людей, вынужденных попусту тратить время ради чужой прихоти.
— Одна надежда —
