Эргавс благоразумно отступил к стене. Среди воцарившегося хаоса только Амбуш да еще несколько Высокородных, что окружали Правителя около установленной им треноги невиданного оружия, остались неколебимы, будто утес, рассекающий своей скалистой грудью пенный поток…
— …РЕАКТИВАЦИЯ ПОДСИСТЕМ ОХРАНЫ И НАБЛЮДЕНИЯ!
— …ТЕСТ ПРОВАЛЕН, ПОВТОРНЫЙ ПЕРЕЗАПУСК!
— …ДЕФЕКТ ОБОРУДОВАНИЯ… СКАНИРОВАНИЕ…
— …ПРИСУТСТВИЕ КСЕНОМОРФНЫХ ЖИЗНЕННЫХ ФОРМ!..
— …ТРЕВОГА!..
Голос, вновь зазвучавший над многострадальным полем, показался Эргавсу несколько другим, более мягким, что ли? «Быть может, это говорит самка Падших Богов?» — со смятением подумал он.
— …БУДЕТ ОСУЩЕСТВЛЕНА ЗАЧИСТКА ПОРАЖЕННОГО СЕКТОРА! ПОВТОРЯЮ: АКТИВИРОВАН ВОЕННЫЙ КОНТРОЛЬ!
Эргавс уже понял: сейчас случится что-то скверное. Такого длинного монолога со стороны невидимого голоса не слышал никто из ныне живущих.
Он начал пробираться вдоль стены зала к выходу.
Сзади кто-то дико, истошно закричал.
Эргавс не оглядывался и, может, потому остался жив. Упав на четвереньки, он, подвывая от ужаса, полз к тоннелю, а земля под ногами ходила ходуном, гулко отдаваясь тяжкой поступью чего-то неимоверно древнего, непостижимого и потому особенно жуткого…
…Рогман закричал, забился во сне, но открыть глаза, очнуться оказалось выше его сил.
Гораздо милосерднее оказалось сознание самого Эргавса.
Оно погасло, не выдержав надвигающегося сзади ужаса, и измученный кошмаром Рогман наконец затих, неестественно вытянувшись на жестком ложе.
Вот только его душа, где бы она ни витала, еще не вырвалась из цепких объятий нереальности. Новые картины поплыли в клочьях сна, и неизвестно, что оказалось страшнее для юного, сорвавшегося со своей цепи блайтера, — сцены пробуждения неведомой древней жизни или же то, что было продемонстрировано ему дальше…
…Сознание плавно скользило средь красноватых сумерек огромных залов.
Душу Рогмана наполняла скорбь, но он не мог отчетливо осознать — принадлежит это чувство ему или же кому-то другому? Быть может, его разум попал в плен, и им теперь пытается управлять эта загадочная КИМПС, чей искаженный образ никак не шел из головы?
Вряд ли… Может быть, он и смотрел на багряные сумерки посредством чужих глаз, но скорбь, хотя бы наполовину, принадлежала ему. Чувство оказалось слишком глубоким, оно всплывало из глубин неподконтрольной разуму генетической памяти…
Величественные Алтари возвышались повсюду. Их укрывал толстый многовековой слой пыли, но даже сквозь ее серый, неживой бархат на скошенных панелях просвечивали редкие, сиротливые огни. Все они были одинакового рубиново-красного цвета.
Потом красные сумерки истончились, пропали, и им на смену выплыл один необъятный зал, в котором концентрическими кругами были расставлены вытянутые, продолговатые саркофаги, покоящиеся на массивных черных постаментах.
В большинстве своем они оказались темны, как ночь, лишь редкие из них просвечивали нежно-голубым сквозь запыленные прозрачные крышки.
Сознание Рогмана приближалось, наплывало на них, и отчего-то ледяной холод ПРЕДЧУВСТВИЯ сжал его сердце…
КТО Я?
Этот вопрос неосознанно бился в пульсе его крови, он пропитал своей горькой безответностью каждую мысль в таинственной глубине мозга, которую принято называть подсознанием. Всю жизнь он жаждал ответа на данный вопрос и отчаянно боялся его получить.
Эргавс ответил на него по-своему и по-своему оказался прав.
Рожденный из Грязи, выродок, исчадие Алтаря.
Мысленный кадр все увеличивался, и сердце в груди спящего Рогмана почти что остановилось. Сквозь пыль, покрывающую выпуклый колпак, явственно проступали контуры лежащего внутри тела.
Будь на нем одежда, Рогман бы усомнился. По крайней мере у него остался бы повод для будущих сомнений. Лазейка к отступлению.
Но нет. Тело под выпуклым колпаком было обнажено, лишь тонкие, змеящиеся по восковой коже проводки прикрывали его кричащую наготу.
Сомнений быть не могло. Тот, кто лежал в освещенном голубым светом саркофаге, в окружении величественных Алтарей, являлся таким же, как Рогман. Человеком его племени. Богом.
Падшим Богом.
…Скрежет зубов разбудил Ушастого. Он открыл глаза, посмотрел на спящего человека, заметил, как кожа обтягивает его внезапно заострившиеся черты, попытался коснуться мыслей блайтера и испуганно отпрянул, даже вздрогнул всем своим маленьким тельцем.
…Рогман видел: существо под прозрачным колпаком мертво. Он не знал, для чего предназначен саркофаг, но пятна проказы, выдающие процессы медленного разложения тканей, не могли обмануть блайтера. Кто бы он ни был, Бог или нет, но смерть оказалась властна над ним.
На смену страху и недоверию накатила волна отчаяния.
Стоило увидеть ЭТО, чтобы полнее осознать собственное одиночество. Ему пытались внушить, показать, кто он? Зачем?!
Ответа на данный вопрос, наверное, не было и у той силы, что заставила его сознание совершить это страшное, с точки зрения Рогмана, путешествие в никуда.
Он больше не хотел этого видеть. Он не желал знать, кто на самом деле породил его.
Однако вырваться из цепких объятий нереального, потустороннего Мира теней оказалось не так просто. Он был, и это по какой-то причине меняло порядок вещей.
Старый, дряхлый Мир чего-то ждал от него. Он умирал, агонизировал, и этот процесс казался необратимым. Да никто и не собирался его менять. Как может двадцатилетний раб изменить окружающую его реальность, которая формировалась на протяжении сотен, а может быть, и тысяч лет? И для чего ему делать это?!
Часть II
За перевалом тьмы
Вороны уже давно перестали кружить над полем. Их пир кончился еще осенью, остатки мяса смыло дождями с обглоданных костей, потом настала пора, и с фиолетовых небес принялся падать тихий первый снежок незаметно подкравшейся зимы…
Прошло время. Зима не может длиться вечно, и снег стаял, хотя по утрам еще стояли морозы. Робкая весенняя поросль пробилась сквозь прошлогодний пожухлый травостой, в свою очередь прикрыв страшную наготу выбеленных черепов, и только отблески утреннего солнца, которое посылало к стылой земле свои ранние, подкрашенные ультрамарином лучи, нет-нет да и пробегали по хрупкому инею, и тогда в седой от изморози траве синеватой искоркой вдруг вспыхивал потускневший глянец на лезвии уже тронутой ржавью боевой секиры, или забрало валяющегося тут же шлема вдруг игриво отражало шальной солнечный луч, словно пустые глазницы хранящегося за ним черепа могли что-то разглядеть в морозных красках начинающегося утра…
