— Это есть пропаганда, — погрозил пальцем Селлингс. — Pablisiti!
— С чего бы мне, русскому, немцев рекламировать? — удивился Астахов. — Я бы тогда лучше хохлам все приписал. Мол, на вымпеле Степан Бандера, галушка и надпись «Хай живе рщна ненька Украина!». А первый вымпел на Луну русские отправили, еще когда мы с хохлами одним Советским Союзом были!
— Ты лучше скажи, чем вся эта история закончилась? — сказал Лежнев. — Я же знаю, что все это потом не подтвердилось!
— Подтвердилось, — авторитетно сказал Астахов. — Еще как подтвердилось. Только совсем не то, что вы думаете. Дотошные журналисты раскопали, что в две тысячи тридцать четвертом году одному из состоятельных неонацистов пришла в голову идея отметить столетие со дня основания Великого рейха. Вбухал он в эту идею кучу денег, запустил в космос «лунник» под видом спутника связи, а все остальное решил оставить на откуп потомкам. Пусть, мол, они акценты над приоритетами проставят!
Селлингс захохотал и погрозил пальцем Астахову. Борис расплылся в простецкой улыбке и развел руками — мол, за что купил, за то и продаю!
— Я всегда говорил, — авторитетно заявил Лежнев. — Для самых таинственных историй имеется простейшее объяснение. Но история хорошая.
— Best, — подтвердил Селлингс и показал большой палец.
Лежнев откинулся в кресле и некоторое время задумчиво потягивал через трубочку сок.
— Я вот что думаю, мужики, — сказал он. — Сколько эта погодка держаться будет, одному Марсу известно. А не устроить ли нам, господа-товарищи, конкурс на лучшую историю? С условием, чтобы она была из жизни рассказчика, чтобы в ней присутствовала тайна и у этой тайны было в конце реалистическое объяснение, а?
— Мысль неплохая, — сказал Астахов. — Но невыполнимая. Тим не поддержит. Скажет, что нужно делом заниматься, а не языки чесать.
— Че-сать? — удивился Селлингс. — Зачь-ем?
— Ну вот видишь, — сказал Астахов. — Даже Билл нас не понимает, как это можно чесать языки, когда надо работать!
Селлингс наконец понял и радостно замахал руками.
— Ney, ney, — вскричал он. — I'll do my best to help you!
— Если идею одобряют трое, то она вполне выполнима, — упрямо сказал Лежнев. — Главное, подойти к ней с нужного конца…
В каюту вновь заглянул потерянный Цымбаларь.
— Олекса! — радостно вскричал Лежнев. — Иди сюда, Шурик! Дело есть!
— Материалы по последней «линзе» найти не могу, — озабоченно сказал Цымбаларь. — Ты не видел дискеты, Сема? Она еще с оранжевой такой наклеечкой…
— Не видел я твоей дискеты, — отмахнулся Лежнев. — Мы вот тут конкурс задумали на лучшего рассказчика. Как тебе наша идея?
Цымбаларь некоторое время смотрел на него.
— Понял, — наконец сказал он. — Научную конференцию задумали провести? Давно пора. Я тоже с докладом по «линзам» выступлю.
Селингс радостно захохотал.
— Брысь! — с отвращением сказал Лежнев. — Сгинь с глаз моих, потомок Кия и Щека! Нет в тебе полета свободной мысли! Я ему про отдых души, а он… Иди, Шурик, иди!
Цымбаларь вышел, но через секунду снова заглянул в каюту.
— Так я не понял, — сказал он. — О чем вы на конференции говорить хотите?
Селлингс весело сполз с кресла. Астахов подавился соком.
Лежнев швырнул в Цымбаларя шахматным конем. Голова Олексы исчезла.
— И чтоб я тебя больше никогда не видел! — запоздало вскричал Семен Лежнев. — Я-то думал, что все психи на Земле остались!
К обеду идея выкристаллизовалась настолько, что обрела форму плаката, который Селлингс и Лежнев торжественно повесили в общей столовой. Текст был сделан на английском и русском языках.
КОНКУРС
на лучшую историю из жизни невероятные события с реалистическими объяснениями
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ
ГЛАВНЫЙ ПРИЗ — БУТЫЛКА ОТЛИЧНОГО КОНЬЯКА
У плаката немедленно собрались любопытствующие.
— Это уже не смешно, — сказал Мыкола Свиристюк. На этот раз говорил он по-английски, чтобы было понятно всем. — Нет, я не спорю, идея неплохая, но зачем над людьми издеваться? Где жюри возьмет бутылку коньяка? Да еще отличного!
— Фирма гарантирует, — загадочно сказал Семен Лежнев. — Горилки з перцем не обещаю, а коньяк будет настоящий.
После этого заявления пана Петлюры, да еще сделанного при таком количестве свидетелей, идея обрела плоть. В самом ведь деле, хорошо сидеть в теплой и уютной столовой, слушать удивительные истории, в то время когда за стенами свистит ветер, несется ржавая поземка, поднимающаяся почти до звезд, и температура на поверхности планеты падает до минус семидесяти градусов по Цельсию.
Глава одиннадцатая
САМ СЕБЕ НЕ ХОЗЯИН, 2057 ГОД
В кабинете у Чамберса было прохладно, но разговор медленно становился все более напряженным. Ни тональность его, ни направленность Круглову не нравились.
— Не понимаю, — раздраженно сказал Чамберс. — Что тебя не устраивает? На этой работе ты постоянно оказываешься в центре событий, Алекс. Ты становишься исторической личностью, как Авраам Линкольн или Джордж Вашингтон. Но тебе хочется бросить все и вернуться к профессии пилота. Почему? Это ведь глупо, Алекс. Более интересной работы у тебя никогда не будет. Это я тебе говорю! И потом, ты меня вполне устраиваешь. Ты очень многое успел за последние годы.
Круглов уныло смотрел в окно.
— Каждый должен заниматься своим делом, — неловко сказал он. — Понимаешь, я чувствую себя не на месте. Не надо делать из меня межгосударственного деятеля. Я пилот, Ричард, и этим все сказано.
— Какой ты пилот, — злобно сказал Чамберс. — Посмотри на себя. Ты уже отстал и с каждым годом будешь отставать все больше. Романтик! — В устах Чамберса это прозвучало настоящим ругательством. — Тебе уже не двадцать лет, Алекс, ты занимаешься тем, чем должен заниматься умный и знающий дело человек. Ты хорошо показал себя на Луне, неплохо зарекомендовал себя у саперов, но я никак не могу понять, какого дьявола тебя тянет делать все самому? Ты рискуешь, как мальчишка!
— Вот поэтому я и не хочу быть инспектором, — мрачно сказал Круглов. — Каждый раз ты должен выбирать из когото. А нормальный человек должен рисковать сам, а не подвергать опасности других людей.
— Расскажи это в российском Сенате, — ядовито посоветовал председатель КОСМОЮНЕСКО. — Там тебя поймут!
— Да не хочу я кому-то объяснять очевидное! — Круглов махнул рукой. — Достаточно, что я все объяснил себе сам! Короче, Ричард, ты должен мне помочь.
