смогу, но я ведь очень плохо знаю их анатомию. Впрочем, – добавил он после беглого осмотра, – ранения не представляются мне тяжелыми.
Ссви лежал недвижимо, все три его глаза были закрыты, и только по тому, как ритмично поднималась и опадала грудь «кентавра», можно было понять, что он жив. Вандаль начал извлекать стрелы. Ему помогал Бреффор, который, прежде чем стать антропологом, изучал медицину.
– Анестезии не даю, – заметил Вандаль. – Не знаю, выдержит ли.
В течение всей операции ссви не шевельнулся, лишь короткая дрожь временами пробегала по его телу. Бреффор наложил повязку, на которой быстро проступили желтые пятна. Потом мы перенесли раненого в грузовик (он был не очень тяжел: пожалуй, килограммов семьдесят, как определил Мишель) и уложили на импровизированное ложе из травы и одеял. Все это время ссви не открывал глаз. Зато когда поломка была устранена и мотор завели, он заволновался и… впервые заговорил! Это был поток щелкающих, странно ритмичных слогов, которые, казалось, состояли из одних свистящих согласных. Ссви пытался встать, и нам пришлось его удерживать вчетвером: так он был силен. Тело его на ощупь казалось очень твердым и в то же время было удивительно гибким. Постепенно пленник успокоился, и мы его отпустили. Я сел к столику кое-что записать в свой дневник, захотел пить и налил себе стакан воды. Приглушенный возглас Вандаля заставил меня обернуться: приподнявшись наполовину, ссви протягивал руку.
– Он хочет пить, – сказал Вандаль.
Я подал стакан. Ссви взял его, недоверчиво осмотрел, потом выпил воду. Тогда я решил сделать опыт. Наполнив стакан, я произнес: «Вода». Ссви сразу же понял и с поразительной точностью повторил: «Вода». Я показал ему пустой стакан: «Стакан». Он повторил за мной: «Такан». Я отхлебнул глоток и сказал: «Пить». Он повторил: «Пить». Я растянулся на кушетке в позе спящего, закрыл глаза и сказал: «Спать». Ссви переделал это слово в «пать». Я показал на себя: «Я». Он повторил мой жест: «Взлик». Я озадаченно почесал затылок. Был ли это перевод местоимения «я» или же его имя? В итоге я все же склонился ко второй гипотезе. Должно быть, он решил, что меня зовут «Я».
Чтобы чуть усложнить опыт, я проговорил:
– Взлик спать.
Он ответил:
– Вода пить.
У всех от изумления отвисли челюсти. Это существо демонстрировало невероятную сообразительность! Я налил ему воды, и он выпил целый стакан. Я бы продолжил урок, но Вандаль заметил, что ссви ранен и, вероятно, истощен. И правда, ссви сам сказал: «Взлик пать» – и вскоре уснул.
Вандаль буквально-таки излучал радость:
– Если они все такие способные, мы быстро передадим им многие из наших знаний!
– Пожалуй, – признал я с кислой миной. – И лет через пятьдесят они перестреляют нас из ружей! Нет, так далеко мои намерения не простираются. Но они, безусловно, станут нам бесценными союзниками, если мы сможем с ними договориться.
– В конце концов, – вмешался Бреффор, – мы спасли ему жизнь. Так почему бы нам и не договориться?
– Ну да, спасли, но только после того, как убили множество представителей его расы, а может быть, даже и племени.
– Но ведь это же они на нас напали!
– Мы были на их территории. И если они пожелают войны, то мы, mutatis mutandis [3], окажемся в том же положении, в котором оказался бы Кортес, если бы ацтеки не боялись ни его ружей, ни его лошадей. В общем… нужно как следует позаботиться о нем. Такого шанса упускать нельзя.
Я перебрался вперед. Мишель вел машину, Мартина сидела рядом с ним.
– А ты что обо всем этом думаешь, Мартина?
– Они ужасно умные!
– Я тоже так полагаю. С другой стороны, я чувствую и некоторое облегчение: теперь мы не единственные мыслящие существа на этой планете.
– А я вот облегчения не чувствую, – сказала Мартина. – Все-таки это не люди.
– Ну разумеется! А ты что скажешь, Мишель?
– Пока не знаю. Подождем… Но взгляни-ка налево. Видишь эту полосу деревьев? За ней, вероятно, река. Опять придется переправляться.
– И справа тоже деревья. Чуть дальше полосы сходятся. Наверное, здесь сливаются две реки.
И действительно, мы находились на узком язычке суши между двумя реками. Левую, новую для нас, мы назвали Дронна. Но что за река была справа: Везер или Дордонь? Из-за ее ширины – как минимум метров триста – я склонился ко второму варианту. Река казалась глубокой. Ее воды, серые и мрачные, бежали лениво и медленно. Уже вечерело.
– Здесь и разобьем лагерь. Тут, если что, будет проще держать оборону.
– Да, но и выбраться отсюда в случае чего будет затруднительно, – заметил Бреффор. – Идеальная ловушка!
– В самом деле, – добавил Вандаль, – отступать будет уже некуда.
– Тот, кому удастся отрезать нам путь к отступлению, без труда сможет просто уничтожить нас. Зато здесь придется защищать лишь одну сторону – тыл. В случае нападения сосредоточимся все в одном месте. Переправу поищем уже завтра.
Этот вечер остался в моей памяти как один из самых спокойных и тихих за всю экспедицию, во всяком случае за всю ее первую часть. Перед закатом мы поужинали, сидя на траве. Погода стояла чудная – если бы не оружие рядом с нами и не странный силуэт Взлика, можно было бы подумать, что мы где-нибудь на Земле, в туристическом походе. Как и на родной планете, солнце, прежде чем скрыться за горизонтом, залило небо феерическим водопадом золотых, янтарных и пурпурных оттенков, на фоне которых в высоте лениво плыли редкие розовые облака. Все мы проголодались и ели с аппетитом, не исключая Взлика. Раны его уже начали затягиваться. Ссви особенно нравились морские сухари и солонина, но, вздумав попробовать вина, он тотчас же с отвращением выплюнул его.
– Похоже, у них нет такой склонности к алкоголю, как у наших земных дикарей, – заметил Вандаль.
Солнце село. Три луны давали достаточно света, чтобы можно было читать. Подложив под голову свернутую палатку, я растянулся на спине лицом к небу, где сверкали уже знакомые нам созвездия. Здесь они были ярче и больше, чем у нас, на Земле. Я покуривал трубку, о чем-то раздумывал и краем уха прислушивался к тому, как Вандаль и Бреффор дают ссви урок французского языка. Мартина улеглась слева от меня, Мишель справа. Бельтер и Шеффер, оказавшиеся заядлыми шахматистами, разыгрывали очередную партию на разграфленном карандашом куске картона; фигуры тоже были самодельными.
Уже засыпая, я подсунул руку Мартины под голову и привлек ее к себе. Сквозь дремоту до меня доносились свистящий голос Взлика, редкие возгласы шахматистов, объявлявших ходы, и мирное похрапывание Мишеля.
Трубный рев заставил меня вскочить на ноги.
