Примерно с минуту близнецы попросту издевались над девушкой, кружили вокруг, шутя подставлялись под слабенькие удары, отпрыгивали, шлёпали её по «аппетитным» местам, а потом им это, видимо, надоело. Хирш ухватил «Нэру» за волосы, вывернул руку и заставил упасть на колени. В ту же секунду Крав ловко поймал брошенный ему кусок рогожи и расстелил его на песке перед братом. Тот похотливо осклабился, швырнул девушку на «покрывало» и навалился сверху.
— Нет! Нет! Не надо! Не на…
Отчаянный визг оборвался на самой высокой ноте.
Дальше я уже не смотрел. Просто не смог. Крепко закрыл глаза и жалел только лишь об одном: что не могу точно так же закрыть и уши. Утробное уханье близнецов, сдавленные рыдания жертвы, скабрезные комментарии надзирателей…
Кто знает, что ждёт меня в будущем, но такой участи я бы не пожелал и врагу…
Глаза я открыл минут через пять, когда всё закончилось.
«Нэра» лежала на скомканном «покрывале», поджав ноги и уткнувшись лицом в грубую ткань. Сломленная, избитая, изнасилованная. Её плечи судорожно подёргивались.
Подошедший Перекка откинул носком сапога край рогожи и нарочито тяжко вздохнул:
— Вот так, дорогуша. Не захотела становиться бойцом в кудусе, станешь шлюхой в борделе… К мамаше Луите её, в «Весёлую стрекозу», — приказал он надсмотрщикам.
Несчастную подхватили под руки и потащили к выходу из «манежа».
Даниста презрительно хмыкнул, потом развернулся и, уперев руки в бока, обвёл нас надменным взглядом:
— Ну, кто ещё хочет отмазаться от работы? Никто? Отлично. Думаю, все всё поняли. Доход вы своим хозяевам будете приносить в любом случае. А вот в каком качестве, зависит теперь только от вас. Начнёте отлынивать, будете плохо драться — лишние шлюхи нашему городу не помешают…
** *
Помню, четыре месяца назад я чуть ли ни ежечасно повторял про себя: «Ненавижу армию!» Сегодня учебку на Полигоне я вспоминал с ностальгией. Да, смерть там ходила за мной по пятам, но во-первых, так было только вначале, а во-вторых, задницу прикрывал, хотя и кабальный, подписанный сдуру, по пьяни, но всё же контракт, а не рабская метка, и максимум что могли со мной сделать — это убить, а не перекодировать генетически в бабу и трахать, пока не подохну.
Пример сотника Нэрия стоял постоянно перед глазами, и угроза оказаться на его месте висела над каждым, словно дамоклов меч. Даже самые недалёкие понимали: стоит лишь раз оступиться и всё — обратной дороги уже не будет. Поэтому и трудились в поте лица, выполняя любую команду «учителя».
А обучали нас здесь по полной программе. Все местные виды холодного оружия, за исключением лука и арбалета. Мечи, сабли, копья, секиры, кинжалы, ножи, дротики, топоры… Чего только не пришлось перепробовать на собственной шкуре и на шкурах соперников.
Конечно, боевое оружие нам пока не давали, поэтому спарринговали мы на учебном, изготовленном из какого-то лёгкого материала, похожего на пластмассу. Фиг знает, как его делали, но этого «композитного» барахла здесь было полно и стоило оно, по всей вероятности, дёшево.
Странный мир, странная экономика, странная техника…
Что было в кудусе хорошего, — это того, что кормили здесь, как на убой… Хотя почему как? Именно на убой и кормили. Ведь, как объявили на первой же тренировке, из более чем трёхсот бойцов школы за год погибало около тридцати. Ещё столько же в эти же сроки «меняли профессию». Годовая «усушка-утруска» в итоге составляла процентов двадцать. Такая пропорция господина Перекку, понятное дело, не слишком устраивала. Любой погибший, мало того, что переставал приносить прибыль, так за него ещё приходилось платить компенсацию его хозяевам, а переформатирование бузотёров, лентяев и слабаков в проституток позволяло только минимизировать убытки из-за потери очередного профессионала.
Собственно, из-за этого новичков здесь гоняли и в хвост, и в гриву, добиваясь максимальной отдачи на тренировках. Так, чтобы вечером, приползая в свои комнатёнки, мы могли бы лишь падать без сил на жёсткие нары и забываться тяжёлым сном до утра, до нового выворачивания себя наизнанку.
Пряников в процессе учёбы не предполагалось. Только кнут и закрученные до отказа гайки.
Послабления были обещаны после, потом, по результатам первых реальных боёв.
— До первого боя вы все свинячье дерьмо, — говорил нам один из инструкторов, дюжий качок по имени Рин, с ног до головы покрытый шрамами и татуировками. — После — коровьи лепёшки. Переживёте второй — конские яблоки. Удобрениями вы перестанете быть лишь после третьего. Я дрался в двадцати девяти. Лучшие люди города теперь здороваются со мной за руку, а их озабоченные матроны мечтают родить от меня детей, назначают свидания и сами за это платят…
Мой первый бой состоялся через полтора месяца.
С утра вместо изматывающих тренировок мне назначили простую разминку и вольные упражнения с любимым оружием — малой сапёрной лопаткой. А после обеда и вовсе — отправили на пару часов отдыхать. Что это всё означает, догадаться было нетрудно. В течение последней недели такое происходило трижды, и трое с нашего «курса» уже перешли в категорию «коровьих лепёшек», выдержав свои первые схватки. Сегодня это предстояло и мне.
На схватку меня везли в закрытом возке, в сопровождении самого данисты и близнецов Хирша и Крава.
— Если ты меня подведёшь, с арены лучше не возвращайся, — посулил хозяин кудуса. — А если сделаешь всё как надо, получишь первую метку…
Про метки «честных убийц» (так называли здесь гладиаторов) нам рассказывали. Первая давала возможность свободно шляться по школе, иметь личные деньги и самостоятельно определять объём тренировок. Обладатели третьей получали статус вольноотпущенных, то есть, формально ещё принадлежащих своим хозяевам, но по факту почти свободных, имеющих право заводить семьи и выезжать за пределы города…
«Арен для боёв» в Ландвилии было около сотни. Большинство — частные, скромных размеров, на три-четыре десятка зрителей. Три относительно крупных принадлежали городскому совету, а самая крупная «Княжеская» находилась под патронажем архистратига — начальника местного гарнизона.
Сегодняшний бой проходил на арене «Судейская», не слишком большой (на сто пятьдесят посадочных мест), но достаточно значимой. Чернь сюда не пускали. Здесь проводили так называемые судебные поединки. Как мне объяснили, это случалось, когда подданного княжества обвиняли в убийстве и приговаривали к смертной казни, но у него имелось достаточно средств, чтобы внести их в городской фонд и потребовать бой с родственниками жертв или обвинителем. В случае победы обвиняемого амнистировали. Истец имел право выставить вместо себя другого бойца, но с условием: боец должен быть новичком из кудуса. Обвиняемый мог пользоваться только тем оружием, которым совершал преступления. Его противник — или точно таким же, или «аналогичным» из списка.
Мой соперник по поединку использовал нож с длинным — около двенадцати тун — клинком. Туна примерно соответствовала земному дюйму, поэтому нож больше напоминал кинжал или даже тесак — мощный, широкий, тяжёлый. Этим ножом-тесаком обвиняемый, как следовало из приговора, искромсал на части пятерых человек — семейную пару, их двух детей и случайного свидетеля преступления.
Против такого оружия я мог выбрать укороченный меч или, скажем, топор, но в результате взял то, что привычнее — ту самую МСЛ, с которой прибыл на Флору и которой отмахивался от дружинников барона Асталиса. И, как оказалось, не прогадал, а мои хозяева проинтуичили. «Боевую лопату» внесли в список доступных вооружений всего неделю назад, и она, по словам Перекки, сразу стала хитом. Многим ценителям поединков тут же захотелось посмотреть на неё в условиях реального боя, так что сегодня трибуны «Судейской» были забиты уважаемыми людьми под завязку, некоторые даже в проходах стояли.
— Не подведи, — ещё раз предупредил меня владелец кудуса перед выходом на площадку. — Я на тебя двадцать рехинов поставил…
