Ознакомительная версия.
Как будто всё случилось вчера…
…Она очнулась от боли.
Рука горела огнём, не было сил пошевелиться, и Мари смогла лишь мучительно скосить глаза. Словно в тумане перед ней возник борт вездехода, огромное колесо, и… лужа несвернувшейся, отливающей серебром крови.
Крик застрял в пересохшем горле.
Она лежала, не в силах пошевелиться, и смотрела на собственную руку, которую кто-то испятнал металлизированными кляксами, как будто на её раны пролили ртуть.
Бой уже отгремел, вокруг стояла звонкая тишина.
Затем где-то далеко зародился звук шагов, а вместе с ним и голоса:
— …никогда бы не поверил, не увидев своими глазами. Эта серебристая дрянь повсюду. Помнишь, утром подобрали двух раненых?
— Ну, помню, — глухо отозвался второй голос.
— Они заражены. Эта пакость въелась в раны. Хирурги пытались её удалить, но бесполезно. Оба умерли на операционном столе.
— Вот дрянь…
Голоса приближались, и Мари, едва соображая, что делает, стала отползать, боком протискиваясь под просевшее днище разбитого вездехода.
Её не заметили…
* * *
— Чуть позже я всё покажу тебе на медицинском сканере, ладно? — предупреждая вопрос, попросила Мари. — А сейчас давай временно оставим эту тему.
Яну потребовалось всё самообладание, чтобы элементарно кивнуть в ответ.
Мари оценила его выдержку.
— Не беспокойся. Я не предам тебя, Ян.
Ей хотелось сказать ему очень много, но слова, упрямые слова путались в мыслях, горько щемили душу, и, отвернувшись, она лишь до боли прикусила губу.
Иногда это помогало.
— Ян, вот эта дверь ведёт в душевую. Одежду я сейчас принесу.
Не комплексуй, Ковальский.
Он стоял под горячими струями воды, тщетно пытаясь урезонить свой взбунтовавшийся рассудок.
Было ли ему страшно? Или, быть может, он чувствовал отвращение?
Нет.
Это Судьба. Та самая капризная судьба, которая отшвырнула его тугой взрывной волной на добрый десяток метров от вездехода и оставила корчиться на земле, ничего не соображающего после контузии…
Ветер дул от станции в сторону распахнутых ворот, и он лишь волей случая не подвергся воздействию вездесущей серебристой пыли.
Его вовремя подобрали, удачно прооперировали, а она?..
Ян честно попытался, но не смог представить, каково пришлось ей — израненной, отверженной, навсегда вычеркнутой из списка живых?..
На миг подумалось: где она черпала волю к жизни?
Память хранила образ девушки, совершенно неготовой к жестоким испытаниям, но… то была другая Мари. Абсолютно другая.
Даже опыт многократных вылазок в запретную зону не мог дать ему реального представления о её жизни, страданиях, мечтах, надеждах…
Ты должен либо бежать отсюда, сломя голову, либо…
Я не предам тебя, Ян…
Её слова переворачивали душу, заставляли сердце биться часто и неровно.
Стоя под горячими, колкими струями воды, Ян судил не её, а себя…
Кем я стал за истёкшие десять лет?
Было страшно. Он лишь на секунду мысленно примерил бремя её невзгод, сравнил свою угрюмую жестокость с улыбкой, что в критические секунды мелькала на губах Мари, отдавая ему частицу тепла и уверенности.
Жить тут, на проклятых, заражённых землях и при этом не озлобиться до уровня абсолютной, непрощающей ненависти к тем, кто однажды бросил её в посёлке, бежал, забыв обо всём под гнётом внезапного ужаса…
Ты бы смог пройти через такое, Ян?
Он резко выключил воду, ощутив, как из невидимых отверстий тут же пошёл сухой тёплый воздух.
Будь, что будет, но я остаюсь.
* * *
Мари ждала его со свёртком одежды.
Ян на миг поймал её взгляд, удивляясь тому, как её облик может сочетать в себе явное внутреннее напряжение, отчаянную надежду и…
— Я никуда не уйду, Мари. — Он принял из её рук герметичный пакет, попробовал ободряюще улыбнуться и понял, что отвык от подобной мимики.
Она сидела в кресле подле прикроватного столика, на котором лежали два трофейных «АПС».
— Твоё оружие, Ян.
Он обернулся.
Почему в жизни наступает момент, когда вдруг без подготовки приходится заново переоценивать себя?
Отчего он так остро сопереживал каждому жесту, слову, взгляду? Десять лет он жил как придётся, словно в дурном, повторяющемся сне, от одной «ликвидации» до другой, не мучась совестью, полагая, что все точки над «i» расставлены, и его работа, от которой медленно черствела душа, позволяет другим людям нормально жить…
Всё не так…
Теперь город, оставшийся за десятки километров отсюда, представлялся ему мрачной загадочной глыбой, где в извилистых ущельях улиц присутствует нечто нераспознанное, двигавшее им, как пешкой, дозволявшее существовать, замкнувшись в личном аду безысходности, пока капитан Ковальский не сделал шаг в сторону.
Он украдкой посмотрел на Мари, которая выглядела сейчас абсолютно беззащитной, словно вчера и сегодня рядом с ним находились две разные женщины, и хрипло, не узнавая собственного голоса, ответил:
— Ни к чему, Мари. Здесь нам ничто не угрожает, верно?
— Ян, ты практически ничего не знаешь. — Она говорила медленно, тщательно подбирая слова, будто ломала ими хрупкую, льдистую стену, возникшую между ними. — Не хочу, чтобы позже ты раскаивался в выборе. Есть вещи и явления, которые человек из города истолкует по-своему…
— Оставь, Мари. — Он наконец разобрался с системой магнитных застёжек необычной цельнокроенной униформы. — Вчера всё толковалось однозначно. Меня откровенно пытались отправить в холодильник городского морга. И не факт, что я справился бы в одиночку. Ты ведь тоже принимала решения по обстоятельствам, верно?
— Я даже не знала, что ты жив, Ян.
— Тем более… — Он присел подле неё. — Успокойся. Извини, что я шарахнулся от тебя.
Мари, не выдержав, подалась к нему, прижалась всем телом и тихо прошептала:
— Господи, Ян, если б ты знал, как я устала быть сильной…
* * *
После завтрака она повела его в знакомый коридор, к запертым накануне дверям.
Ковальский старался воздерживаться от преждевременных вопросов, хотя не вполне представлял себе, что за конструкцию скрывают недра холма? Судя по необычной отделке помещений, их планировке, системам автономного жизнеобеспечения и прочим постоянно бросающимся в глаза нюансам, они находились не в бункере…
— Здесь медицинская лаборатория, — произнесла Мари, отпирая двери прикосновением к неприметному на фоне стены сенсору.
Ознакомительная версия.
