…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою «боевую» сослуживицу. Анхелика. Милая девочка! «Старший специалист научной…»
Как же, в основном научной! И тем более старший!
Как эта бездарность с руками, торчащими неизвестно откуда, умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг…! Но специалист, тем более старший?
В целом он не был настроен против нее лично, скорее не понимал степень безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было не много: если с мозгами у этой курицы было туговато, то со ртом — полный порядок. И всем остальным — тоже. Все, что она не была в состоянии сделать в силу отсутствия образования и способностей, за нее делали другие, но она щедро «вознаграждала» за «помощь», и никогда да не ломалась.
Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший ее сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за «дело» душой, и ничего тут не попишешь.
Итак, Анхелика, «старший научный сотрудник», труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в «общественной» собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он еще ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то… Недостойное! Недостойное его, потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все коллеги?
Но с другой стороны, она была честна. «Я вот такая, какая есть!» И никогда не брала за свои «вознаграждения» деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без, не важно), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете почти все девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более, что внешне девушка ему нравилась.
Настал как раз апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, чтобы можно было и отдохнуть, и поесть, и чтобы номера были недалеко, и все это недорого (с его зарплатой деньги в этом вопросе играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась, и в проеме появилось озадаченное лицо начальника отдела.
— Красуцкий? Зайди к Главному! Срочно!
Сказавши это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.
Первое — шеф проигнорировал, что он не работает. «Клеить» Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, не смертельно, за такое не выгонят, но покричать на него, ткнуть носом в нарушение, шеф был обязан.
Второе, скорость его «убегания». Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось. На самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дергали.
Что и как? Версий и предположений не было.
— Я скоро! — стрельнул он глазами девушке на прощание, и с тяжелым сердцем побрел к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.
Сам сидел один, в приемной, в кресле для посетителей. Был он белее мела, выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали — от имиджа царя и бога, коим до сего дня здесь считался, не осталось и следа.
— А, Красуцкий! Проходи! — вяло кивнул он в сторону своего кабинета.
В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, показывающий несуществующий в подземелье института вид из окна небоскреба, за большим длинным директорским столом… Сидела молодая женщина, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьезных людей, как их директор. Но кроме нее внутри не было никого.
— Сеньор Красуцкий? — не глядя спросила она.
— Так точно! — ответил он по военному. Несмотря на молодость, было в ее голосе нечто, сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, выдала ответ в привычной форме.
Непростая девочка!
— Присаживайтесь! — отстраненно кивнула она на мягкие стулья перед собой, так и не оторвав от планшета взгляда. Ему не оставалось ничего иного, кроме как последовать приглашению. В голове один за другим поднимались вопросы относительно ее персоны, на которых не имелось ответа.
Начать с внешности. Молодая, лет двадцати трех — двадцати пяти. Волосы длинные, темно-русые, волнистые. Лоб высокий, губы тонкие. Черты лица немного аристократические, но вот манера держаться выдавала в ней девушку «из низов» — настоящие аристократические манеры, прививаемые с детства, не приобрести и ни с чем не спутать. Кожа относительно светлая — не чистокровная латинос, помесь с кем-то из европеоидов. То есть, к аристократии она точно отношения не имеет.
Но директор оставил собственный кабинет, ютясь в приемной, для того, чтобы эта фифа могла поговорить с его подчиненными. Какой пост должна занимать девка-полукровка в двадцать пять лет, чтобы выгонять из кабинетов директоров важных военных НИИ? И пользуясь чем, если не родственными связями, этот пост можно занять?
Любовник? Сразу нет. Да, она красивая, но одной постелью так не взлететь. Потолок подобных карьерных индивидок — их Анхелика. В серьезных конторах к кадрам не относятся настолько наплевательски, а что она из серьезной конторы — сомнений не возникало ни минуты.
Дальше, коммуникативность. Ели обычно, наблюдая за невербальными проявлениями людей, он щелкал их, как орешки, то сейчас видел человека, полностью закрытого «броней». Ни форма бровей, ни прищур глаз, ни форма губ не говорили об эмоциях и внутреннем состоянии сидящей ровным счетом ничего. Это было странно, и объяснение имелось только одно — эта особа прошла специальную подготовку, профессиональную, как раз с той целью, чтобы любители, вроде него, не смогли ее прочитать.
Следовательно, «серьезная контора» — это однозначно спецслужба.
А это плохо!
…Но и это не объясняет, как настолько молодая особа могла взлететь на ТАКОЙ верх!
— Войцех Красуцкий? Правильно? — сидящая за столом, наконец, подняла глаза. Голос ее был ровный, интонация холодная — профессиональный тон работников спецслужб. Но больше всего поразил взгляд: колючий, ледяной, она прожигала им насквозь, вытаскивая наружу все нехорошие помыслы. Даже те, которых нет. А еще в нем читалась неприкрытая угроза: «Только дернись Войцех, только скажи полслова неправды! И тебе конец!..» Убийца, взгляд холодного и жестокого убийцы, видящего, где и когда его могут наколоть. Мужчине стало не по себе.
