Накамура едва успел поднять корабль. Мгновение он висел в воздухе на столбе пламени, удерживая равновесие короткими разрядами реактивной тяги. Нижний край конструкции на корме «Креста» нависал всего лишь в нескольких метрах над поверхностью планеты.
Внезапно Накамура отключил ионную тягу, И за тот краткий миг, пока падал корабль, штурман успел перевернуть его на одних вращательных реактивных двигателях. «Крест» врезался в планету носом. Штурманскую рубку снесло начисто, от носа практически ничего не осталось. Автоматы наглухо задраили аварийные переборки, чтобы прекратить утечку воздуха, со свистом покидающего корабль. Масса его была огромна, и удар по своей силе получился чудовищным. Сфера, не выдержав, треснула, и от носа к корме зазмеилась многометровая трещина. С задранным к небу ионным приводом и совершенно не пострадавшим приемопередаточным контуром «Крест» неподвижно застыл в положении Колумбова яйца.
А сверху на него спокойно изливали свое сияние звезды.
Впоследствии Макларен мучился в догадках: может быть, Накамура уже задолго до этого точно знал, что иным способом посадить корабль невозможно. Или он решил, что его паек позволит оставшимся в живых протянуть лишнюю неделю. А возможно, он просто встретился со своей трагической судьбой.
Планета вращалась вокруг своей оси чрезвычайно быстро: один оборот менее чем за десять часов. Ее сумрачные железные равнины никогда не видели дня — отсчет времени шел только по звездам и по чувству голода. Здесь царила мертвая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни дождем, ни шумом волн несуществующих морей — ничем, кроме шелеста звуков в наушниках людей, который сливался с еле слышным шипением равнодушно переговаривающихся звезд.
Стоя на краю шурфа, Макларен поднял голову и увидел над собой черное пронзительное небо — бездонное пространство абсолютного холода. Теоретически все эти огромные скопления солнц — бело-голубых, цвета заиндевевшего золота или тускнеющего багрянца — в одинаковой степени находились в пределах лишь видимой бесконечности. Но здравый рассудок подсказывал, что за одной беспредельностью следует другая, и он ужасался этому. Не утешала даже твердая земля под ногами — почти такая же мрачная, как и небо. Звездный свет ограничивал поле зрения до нескольких метров, а далее все тонуло в непроглядном мраке. Усеченный Млечный Путь и восходящее созвездие (про себя Макларен назвал его Ризус-Усмешка) наводили на мысль о существовании горизонта, но его животные инстинкты не верили этому.
Он вздохнул, надвинул светофильтр на лицевое стекло шлема и принялся вырубать грунт. Атомно-водородный резак не слепил глаза, но в полыхавшем из него огне гасло сияние звезд. Торопливо отрезая десятикилограммовые куски, он пинком сбрасывал их в шурф, чтобы те снова не сплавились вместе. Сама дыра в почве была первоначально пробита взрывом, а дальше ему пришлось добывать руду вручную, поскольку запасы взрывчатки на «Кресте» были мизерны.
Руда, подумал он, это пустяк. Но как могут двое, пешком, проводить геологоразведочную работу в стерильном мире, запечатанном в вакуум сотни миллионов лет тому назад? Да и вряд ли в этих изысканиях есть такая уж необходимость. Однажды эта планета кипела — по крайней мере, на поверхности. А когда раздавленные атомы стали расширяться до своих нормальных размеров, металлическая кора при этом раскалилась — вполне возможно, даже расплавилась — и ее слои перемешались. Все тело этой планеты, скорее всего, представляет собой одну сплошную сплавленную глыбу металла. Можно было взять любой кусок этой руды, раздробить его, газифицировать, ионизировать, поместить в электромагнитный сепаратор изотопов и извлечь из него столько германия, сколько из любого другого куска. А уж много или мало его в том куске — это как повезет. Узнав скорость извлечения германия по такой методике, можно было вычислить, через какое время накопится четыре килограмма. До этой даты оставались еще недели.
Макларен прекратил вырубку грунта, выключил резак и, повесив его на генератор, забрался в бадью подъемника на краю шурфа. При спуске его фонарик отбрасывал на стены вертикальной выработки лужицы света. С трудом передвигаясь по дну шурфа, он загрузил бадью и, усевшись на нее сверху, поднялся к поверхности. Там его ожидала маленькая электротележка, и он высыпал в нее содержимое бадьи. А затем ему пришлось проделать все сначала, и еще раз, и еще — до тех пор, пока тележка не наполнилась.
Слава Богу и мертвым создателям «Креста», что корабль был прекрасно оборудован для работы на поверхности безвоздушных планет; на его борту были машины для рытья, строительства, для транспортировки грузов. Конечно, так и должно было быть. Ведь его основной целью являлась установка новой приемо-передаточной станции на новой луне; а все остальное потом присылалось прямо из Солнечной системы.
Когда-то это было его целью.
Но, черт возьми, эта цель и сейчас стояла перед ним.
Макларен устало взобрался на сиденье тележки. Вместе со скафандром его вес на одну четверть превышал здесь земной. Фары высветили проведенную краской линию, указывающую путь к кораблю. В целях безопасности было решено взрывать шурф в некотором отдалении от него, чтобы вибрация почвы не смогла причинить вреда контуру или сепаратору изотопов. А затем трассу пришлось пометить, раз уж здешняя природа не удосужилась оставить им какие-либо ориентиры, чтобы не сбиваться с пути. Поверхность этой планеты была голой, как череп.
Бремя существования свинцовой тяжестью навалилось на Макларена.
Вскоре он различил сплюснутую сферу «Креста», увенчанную металлическим каркасом, и туманность Ориона. Не шутка, когда внутри все перевернулось вверх дном. Они потратили целый день на то, чтобы просто расставить по местам все необходимые им предметы. Что ж, Сейки, ты сделал то, что на тот момент казалось самым подходящим, и сейчас твое изуродованное тело с честью покоится рядом с Чангом Свердловым на обширных железных равнинах.
Яркие прожекторы заливали светом пространство под корпусом корабля. Райерсон как раз заканчивал обработку предыдущей партии груза, кроша камень и затем измельчая его в пыль. Великолепная слаженность в работе. Макларен остановил тележку и слез с нее. Райерсон обернулся к нему. Направленный свет прожектора проник сквозь лицевое стекло и выхватил из тьмы внутри скафандра осунувшееся бородатое лицо, размером чуть больше носа, скул и колючего подбородка. Под этим высоким сводом небес, в своей фантастической броне скафандра он походил скорее на тролля, чем на человека. «А может, и я, — подумал Макларен. — Человечество далеко от нас. Мы перестали мыться, бриться, обращать внимание на одежду, готовить пищу… притворяться. Мы работаем до тех пор, пока не перестанет соображать голова, и после этого остаемся поработать еще. А затем мы вползаем по лестнице в корабль, чтобы на пару часов забыться в тревожном сне, и просыпаемся под трезвон будильника, и обманываем свои ссохшиеся желудки, заливая их литром чая. А потом мы кладем в свои рты по крошечному кусочку пищи и снова выходим наружу. Потому что времени у нас почти не осталось».
