В обоих случаях работали наёмники. Нет, на этот раз не поляки, местные. В Америке очень много швали, готовой за хорошие деньги пойти на любое преступление. И концы опять оказались отрубленными. Но английский след всё же просматривался и тут.
Николай узнал обо всём этом только девятого января, когда вернулся из отпуска. Генерала было жалко. Старый враг, много в своё время напакостивший России, который стал в последнее время если не другом, то, по крайней мере, соратником. Кто ещё придёт на его место? Но это подождёт, а вот что делать сейчас?
Петров хорошо знал нехитрую максиму: один раз – это случайность, два раза – совпадение, а вот три – это уже тенденция. Где и когда будет следующий удар? Что он будет, аналитик не сомневался. Китай? Вряд ли. Там всё крепко, чужие не сунутся. А вот Франция может оказаться слабым звеном. Разведывательное сообщество Франции – та ещё богадельня. Там любая внешняя инициатива если сразу не ляжет под сукно, то будет бесконечно затираться по инстанциям. Разве что военная контрразведка? Петров слышал отзывы о дивизионном генерале Жане-Пьере Боссе, но лично знаком с ним не был. Звонить сразу Марин Ле Пен? Не его это уровень. Действовать через Лаврова? Долго. Да и зачем грузить старого человека? А вот если позвонить Томе… Он пока ещё в Ульяновске. И может сам связаться с Марин.
Тома Готье Песке и раньше был не последним человеком во Франции, а в последнее время стал национальным героем. Его звонок Марин примет. И сделает всё, что Тома попросит.
Дальше всё было просто: Николай набрал Дубовкина, тот позвал к телефону своего французского напарника. Петров быстро ввёл того в курс дела и объяснил задачу. Короче, спустя час в его кабинете раздался звонок от Жана-Пьера Боссе. Руководитель Директората безопасности обороны оказался вполне вменяемым человеком. И очень не любил англичан. Поэтому два генерала быстро договорились о взаимодействии. Единственное, что им мешало – плохое знание языков. Петров знал много французских слов, но мог сложить из них всего несколько фраз, а Боссе владел русским языком в ещё меньшей степени. Выручила помощница дивизионного генерала, которая свободно щебетала по-русски. Теперь можно было успокоиться, военная контрразведка – служба серьёзная, несмотря на всю французскую безалаберность, а если она ещё и знает, чего именно следует ждать… Ловушка на англичан просто не сможет не сработать. Ну, если какой идиот не подведёт. Но дивизионный генерал пообещал, что лично отберёт сотрудников для предстоящей операции.
Теперь можно было расслабиться и спокойно отдохнуть два оставшихся выходных дня, но Николая беспокоил ещё один вопрос. Он не входил напрямую в компетенцию Центра, но без его реализации рассчитывать на полноценную оборону Земли вообще не приходилось. Для формирования космической обороны были жизненно необходимы крупные орбитальные станции, имеющие мощные источники электрической энергии. Практически идеальным воплощением такого источника мог стать термоядерный реактор. Работы по созданию подобных устройств велись уже больше семидесяти лет. За это время было построено несколько сотен реакторов, некоторые из них даже работали, но ни один не мог произвести большее количество энергии, чем требовалось для их работы. Выхлоп был даже не нулевым, а отрицательным. При этом большой сложности проблема вроде бы не представляла. Вся теория токамака – тороидальной камеры с магнитными ловушками – была разработана Сахаровым и Таммом ещё в пятидесятые годы. Но так и не воплощена в нормально работающее «железо». Задача была сложной – создать и удержать плазму с температурами, более чем на порядок превышающими те, что царят в горниле Солнца. Сто пятьдесят, а лучше двести миллионов градусов. На модели, да и просто в небольшом устройстве этого достигнуть не получалось физически. Нужно было строить очень большой аппарат. Размером и массой примерно как у атомного ледокола «Сибирь». В одиночку это было никому не потянуть, поэтому родился международный проект ИТЭР (Международного термоядерного экспериментального реактора). Соучредителями выступили семь стран: Индия, Китай, Южная Корея, Россия, США, Япония и ЕС (выступающий как одна страна). Строительство шло ни шатко, ни валко, потом, когда дело дошло до сборки самого реактора, дело вообще застопорилось. И сроки пуска реактора в эксплуатацию стали отодвигаться.
Николай взялся за литературу, чтобы хоть немного разобраться в проблеме. На первый взгляд всё выглядело очень красиво – нейтронная мощность пятьсот мегаватт. Поменьше, чем у ядерных реакторов ЛАЭС, но уже кое-что. А сколько электрическая мощность? Николай начал разбираться и с каждой минутой зверел всё больше и больше. Теперь он уже хорошо понимал нервный срыв президента. Электрическая мощность конструкцией реактора вообще не предусматривалась. Он должен был выделять в десять раз больше энергии, чем тратил, но она вся шла в атмосферу. Турбины и электрогенераторы вообще не предусматривались, поэтому их никто не разрабатывал. Ключевым словом в названии реактора было «экспериментальный». Причём не экспериментальное устройство, а устройство, предназначенное для экспериментов. Примерно как Большой адронный коллайдер, но вдвое дороже.
Дальше – больше. В 2025 году планировался вовсе не запуск реактора в работу, а всего лишь выдача первой плазмы. Далее начнется досборка тонких систем, в том числе системы нагрева плазмы. А запуск на проектную мощность должен был произойти только концу 2035 года. Потом десять лет экспериментов с короткими восьмиминутными запусками. И только тогда можно будет приступить к строительству демонстрационной станции, чтобы не ранее 2050 года получить ответ на вопрос: будет ли коммерческий старт у проекта. Великолепный результат – к моменту прилёта инопланетян они как раз определятся. Может быть. Сроки-то уже безнадёжно сорваны.
А почему они сорваны? С одной стороны, вроде бы понятно – у семи нянек дитя без глаза. Но ведь есть и другая сторона. Как распределялось финансирование проекта? Сорок пять процентов выделял ЕС и по девять – остальные страны. И ещё один процент на двоих – Казахстан с Австралией, которые вроде бы тоже участвуют. Великобритания формально из ЕС вышла. Но не из участия в проекте. Вот только деньги вносить практически перестала. А вслед за ней и остальные. И причины как бы уважительные: ковид, война на Украине. А за последние полгода ЕС вообще не внёс в проект ни одного евроцента. И саботировал проведение работ.
Что теперь с этим делать, учитывая девяностопятипроцентную готовность? Напрашивается решение достроить ударными темпами без участия ЕС и Японии, получить плазму, проверить на малой мощности вакуумную камеру, систему нагрева, магниты, потом ударными темпами настроить реактор и провести хотя бы один рабочий цикл на полной мощности. Причём не в 2035 году, а максимум в 2027-м. И сразу строить свою станцию. Не демонстрационную, а полного цикла.
Другой вопрос, а не помешают ли нам это сделать? Что будут делать страны ЕС и Япония, когда узнают, что их не просто выкинули из проекта, но и не собираются возвращать затраченные деньги? Естественная реакция – так не доставайся ты никому. Будут устраивать диверсии, торпедировать любые поставки, либо поставлять заведомую некондицию, которая потом спровоцирует аварию. И тут французская военная контрразведка ничем помочь не сможет. Потому что вредить будет кто-то из тех, кто уже работает в проекте. И совершенно не важно, кто он будет: индус, француз, китаец или американец. Человеку заплатят большие деньги, и он установит «мину», которая сработает потом при пробном или основном пуске. Что можно предпринять против этого? А ведь кое-что можно! Если привлечь к делу сотрудников из отдела Полковника. Но это подождёт до понедельника.
* * *
Тринадцатого января Николай с сыном приехали к особнячку, в котором располагался официально не существующий отдел ГРУ. Ближе к вечеру, как и договаривались. Кот привёл их к Полковнику. Пообщавшись некоторое время с Костей, Полковник вызвал одного из сотрудников и дал ему указание поработать с парнем, чтобы преподать ему несколько практических уроков и обучить приёмам, которые позволят в полной мере раскрыть имеющиеся у него способности.
