В перерывах между вахтами он научил ее пилотировать вертолет-трансформер. Просто так, чтобы только быть с ней рядом. А ей только того и надо было, без Сата она скучала и легко поддавалась тоске. В процессе обучения он поглаживал Симу то по руке, то по коленке, то обнимал ее нежно или крепко. Ученице надоело отбрыкиваться, да и приятны ей были теплое внимание и забота. Трансформер, долетев до границ большой территории Станции, зависал на месте: срабатывали датчики.
На восьмой день после появления Симы на Станции, 30 сентября, когда Зертилию потрясла стихия, и даже за Полярным кругом немилосердно мело, на камбузе тоже произошла катастрофа: сломалась посудомойка. Сима, как назло, никак не могла дождаться Сата. Он явился перед самым обедом, когда у нее уже вышли все сроки. Он сиял, как красное солнышко, и сыпал шутками, как рог изобилия. У Симы настроения шутить не было. Она поискала, чем бы в него кинуть поувесистее, но не нашла.
У Сата же настроение было. Он перемахнул через стол грациозным прыжком и бесцеремонно облапал Симу. Та вырвалась и очутилась рядом со шкафом. Сима распахнула шкаф и швырнула в Сата первый попавшийся двухкилограммовый пакет:
— Соль!
Сат с хохотом увернулся, соль просвистела мимо.
— Вермишель! Какао! Дрожжи! Еще вермишель!
Сат шутя уклонялся, и Сима ни разу в него не попала. Закусив удила, она метнула в него большую сковороду (а сковородки на Станции имелись только большие), охнула и даже присела. Сат поймал сковороду за ручку, повертел в руках, потом внимательно посмотрел на Симу.
— Я нечаянно, Сат, — испуганно пролепетала она.
Парень одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние и оказался рядом с Симой. Сгреб ее и прижал к себе. Под ухом Серафимы сильно билось любящее сердце андроида.
— Ты такая… живая, — шепнул Сат. Темно-серые с черной каемочкой глаза приблизились к ней. Он улыбался, но глаза — нет. С ним такое бывало часто, но в этот раз Сима напугалась и вырвалась. Сат перестал улыбаться.
— Мы должны быть вместе, — твердо сказал он.
— Мы и так вместе.
— Недостаточно. Сима, я…
— Сат, почини мне лучше посудомойку. Уже пора накрывать обед, а я тут совсем беспомощная, — резко оборвала его Сима, испугавшись того, что он может сказать еще.
У нее было такое ощущение, будто она рубанула его словами, как топором. Ей стало жалко его. Но она была человеком, а он — нет…
— После обеда, — пряча взгляд, ответил ей Сат, набычился и ушел.
От шквального ветра пострадало исследовательское оборудование, и сразу после обеда Сат в числе ремонтной бригады отправился туда.
Женщины помогли перемыть посуду вручную и приготовить ужин. Вернувшийся Сат был мрачен. После ужина, вместо того, чтобы отремонтировать сломанный агрегат, он куда-то исчез. К Симе на камбуз пришла Ируня, чтобы помочь ей помыть злополучную посуду.
— Где Сат? — недовольно спросила Сима. — Обещал же отремонтировать посудомойку.
Та злобно фыркнула:
— Они закрылись впятером и пьют спирт. И мой Ренат с ними.
Сима почувствовала закипающий гнев. Обе злые, они вдвоем махом перемыли всю посуду, кляня своих мужчин вместе со спиртом на чем только земля держится. Потом Сима уселась на камбузе за книгой. Строки прыгали перед глазами, буквы разбегались. Содержание детектива оставалось недосягаемым.
На камбуз ввалился Сат. Он был кошмарно пьян и черен. Парень тяжело оперся о косяк и заслонил собою весь проход. Он молча смотрел на нее горящими глазами, огромный, страшный. Но Сима не испугалась страшного Сата. Она встала посреди камбуза и подбоченилась.
— Теперь мы слишком пьяны, чтобы ремонтировать машину, да? — по-семейному спросила она. — Завтра после завтрака посуду будешь мыть ты, собственноручно и самостоятельно. А машину отремонтирует другой мужчина. Так что не обижайся.
— Иди ко мне, — тяжело произнес он.
— Не-а. Иди-ка лучше спать.
Сат пошел к ней сам, и она невольно попятилась.
— Сима, я люблю тебя. Я не могу больше. Если ты сейчас же не пойдешь со мной в постель, я сойду с ума.
— Ты просто пьян. Поищи себе другую женщину.
Сат сжал ее руками и потряс.
— Мне не нужна другая женщина. Я хочу только тебя.
— И поэтому ты напился. А твоя любимая женщина мыла посуду вручную. Посмотри, во что превратились мои руки.
Он поцеловал ее руки и сказал:
— Сегодня у меня день рожденья. Мне исполнилось пятнадцать лет.
Сима перестала вырываться. Именинник в это время что-то решил для себя и выпустил ее.
— Пойдем, я покажу тебе кое-что, — мрачно сказал он.
Они пришли в казарму, помпезно величавшуюся спальней. Сат вынул из тумбочки старые газеты. Сима увидела в них фотографии Анджело Сайенса.
— Ну и что? — спросила она.
— Посмотри на дату.
Газета была выпущена в 2264 году.
— Сто пятьдесят лет назад, — пробормотала пораженная Сима. — Не понимаю. Ничего не понимаю. Это невозможно! Это же невозможно, Сат!
Доктор снисходительно взирал на них с фотографии. Он был совершенно таким же, каким Сима видела его полторы недели назад.
— Я, разумеется, слышала о долголетии Анджело Сайенса, но…
— Искусственный человек живет 12–15 лет. Несправедливо, — с обидой произнес Сат. — Мне пятнадцать. Считай, что я уже мертв.
Его глаза увлажнились.
— Я хочу жить, Сима. Я умру, а ты останешься, — он пьяно покачал головой.
Сима скривилась от болезненного ожога вины.
— Завтра я на два дня улетаю на орбиту, чтобы провести наблюдения за последствиями катастрофы. Я не знаю, увижу ли тебя снова.
Она погладила его по щеке. Он отстранился.
— А, пожалела? Катись ты со своей жалостью…Сейчас я последую твоему совету. Спокойной ночи.
Он забрался наверх, а Сима осталась сидеть со старыми газетами на коленях, с которых на нее с насмешкой смотрел сорокалетний Анджело Сайенс.
Арина разлепила затуманенный глаз. Второй глаз открыть не удалось. В уплывающих ярко-желтых кругах муторно покачивалось знакомое окно, да скользил безудержно привычный потолок, обтянутый кожами рептилий.
— Она открыла глаза! — вскрикнул кто-то, и звук с грохотом раскололся в голове.
— Какое сегодня число? — по-русски прошептала Арина. Шепот вызвал приступ тошноты.
— Все еще бредит, — каркнула Абара-Тайса. Арина с великим трудом повернула деревянную шею и пожалела об этом. Комната завертелась по часовой стрелке, тошнота стала невыносимой. Арина, не в силах вынести безудержное вращение пространства, прикрыла с таким трудом разлепленный глаз. Темнота тоже крутилась, убегала вправо и вниз, но не так интенсивно. В памяти поэтапно начали всплывать подробности последнего побега.
