Вот и получается, что бедным тетенькам нужны специальные клубы, чтобы пообщаться. Внешне клуб – это такая банька, втиснутая между чьей-нибудь оградой и улицей на ничейной земле. Внутри там мягкие лавки, стол, яркое освещение и чайные принадлежности. Сладкое к чаю каждая прихватывает с собой, у кого что дома найдется. Приходить можно в любое время, в клубе почти весь день кто-то есть, дома-то скучно.
У клуба есть и другая функция – информационная. Во-первых, здесь всегда можно услышать и обсудить свежайшие сплетни, а во-вторых, если ты ходишь в клуб, значит, выставляешь свою жизнь напоказ, тебе нечего скрывать и стесняться, значит, ты добропорядочная гражданка. Именно поэтому Алтонгирел мне и велел обязательно сюда наведываться, и лучше ежедневно. Никаких возражений у меня это не вызвало, а уж с тех пор как Азамат стал пропадать на тренировках дни напролет, мне и вправду стало особо нечего делать дома.
Мой первый визит в клуб вряд ли когда-нибудь сотрется из памяти. Это было на третий день после боев. Я уже ловила на себе озадаченные взгляды соседок, недоумевающих, чего это я все где-то бегаю с таким деловым видом, а в клуб не иду. И вот я пришла, вся такая нарядная, с корзинкой печенья и вязаньем. Это было ближе к вечеру, солнце начинало задумываться о том, чтобы сесть.
– Здравствуйте, – говорю я пятерым собравшимся в тот день дамам. – Я Элизабет, жена Байч-Хараха из Глубокого дома, пожалуйста, позаботьтесь обо мне.
Это приветствие я, конечно, не сама выдумала. Азамат мне его написал и повторил четыре раза, а потом еще заставил отрепетировать, чтобы я не заржала в середине. Глубоким наш дом называется потому, что стоит далеко от парадной калитки, глубоко в саду. А просьба позаботиться – это ужасно формальный способ нового жильца поздороваться с соседями.
Меня встретило гробовое молчание под аккомпанемент изучающих взглядов. А потом дамы вдруг резко отвернулись от меня и принялись разговаривать между собой.
– Я же говорила, что она придет.
– Да кто бы с тобой спорил! Мы только не знали когда.
– Одета хорошо.
– Неужели настоящая землянка?
– Муж у нее кошмарный, конечно…
– Да, и как бедняжку угораздило?
Азамат много раз уже мне объяснял, что муданжцы всегда так делают: когда стесняются говорить с человеком, начинают говорить друг с другом о нем. Это чудовищно неприятно, но даже Азамат, по-моему, не совсем осознал почему. Ему это кажется вполне естественным. Однако перемывание костей дорогому супругу я тут терпеть не намерена.
Я громко кашляю, водружаю на стол свои печенюшки и сажусь на ближайшее свободное место, как водится, без приглашения. Кстати, этот вопрос я тоже прояснила. Оказывается, человек должен сам выбирать, стоять ему или садиться, и если садиться, то куда, потому что этим он выражает некую степень вежливости по отношению к окружающим. В каждом интерьере все сидячие места очень четко расположены с точки зрения почетности, это определяется высотой, удаленностью от двери, удобством, приближенностью к хозяину дома или самому красивому из присутствующих. А в едальнях и на праздниках специально не делают сидений, чтобы все гости чувствовали себя одинаково важными персонами.
Я сажусь как середнячок – рядом с дверью, но место удобное и напротив меня довольно симпатичная дамочка.
– Угощайтесь, – говорю с благожелательным видом.
Дамы с любопытством заглядывают в мою корзинку.
– Я таких никогда не видела, – говорит одна.
– Это земной рецепт, – отчеканиваю я специально выученную фразу.
Они снова на меня воззряются, как консилиум стоматологов на особо лихо закрученный зубной корень.
– Ты что, сама пекла? – с ужасом и недоверием спрашивает одна, от удивления растеряв всю свою застенчивость сразу вместе с вежливостью.
– Ну да, – пожимаю плечами.
– Тебе что, делать нечего? – спрашивает другая в том же тоне.
– Я люблю готовить, – непробиваемо отвечаю я. К этому я тоже была готова.
Они переглядываются и осторожно пробуют печенье. Оно им приходится по вкусу, и постепенно обстановка разряжается. Мне даже сообщают, что у меня хорошо получается.
– Ты, наверное, одна жила, вот и привыкла готовить, да? – находит рациональное объяснение моей причуде дама напротив.
Я неопределенно киваю.
Меня угощают чаем и всякими местными сластями, я старательно хвалю поваров моих соседок. Дамы выглядят очень довольными и советуют мне, кого лучше нанять в этом качестве, а кого нельзя пускать на свою кухню ни в коем случае. К этому я тоже готова; я им сообщаю, что, если мне понадобятся услуги повара, я привлеку Тирбиша. Этим заявлением я зарабатываю восхищенно-одобрительный возглас «О-о-о-о-о!», и тема поваров затухает. То-то.
Я решаю, что настал подходящий момент, чтобы закинуть удочку на интересующую меня тему – не поучит ли меня кто-нибудь шить муданжскую одежду.
– А кому ты хочешь шить? – оживляются дамы с таким откровенным подтекстом, что я начинаю чувствовать себя добычей стервятников.
– Да всем… – мямлю я. – Мне бы научиться, тогда уж буду думать кому…
В конце концов, если они меня научат, почему бы и им не сделать что-нибудь? Раз уж тут это так ценится…
Дамам идея нравится. Они извлекают свои текущие проекты – у кого шитье, у кого вышивание, показывают мне, сыплют швейными терминами, я ничего не понимаю, говорю им об этом раз тридцать, в итоге мы решаем, что завтра в то же время они принесут разной самошитой одежды, и я выберу, что из этого я хочу научиться делать первым номером.
Постепенно они успокаиваются и принимаются за свое рукоделие. Я тоже достаю вязанье. Они расспрашивают меня чуть-чуть, но я мало что могу сказать о материале и способе вязки. Скоро им надоедает выслушивать мои мучительные и корявые объяснения, и они начинают разговаривать между собой на свои темы, практически не обращаясь ко мне.
Вот упомянули какую-то общую знакомую.
– Да она уже четвертого рожает. Это ж надо было за такого выйти – только успеет одного родить, а муж уже на следующего накопил. Я ей говорю, требуй больше! А она: да ладно, зато он довольный все время, меньше пристает.
Все хохочут. Интересно, у парня как, если довольный, то не хочется? Или просто налево ходит?
– Мой вот тоже почти уже накопил, – вздыхает моя ближайшая соседка. – Прям не знаю, что делать. Я первого-то еле родила, потом месяц не вставала. Даже страшно… К той же повитухе ни за что не пойду.
– Приходите ко мне, – говорю. – Я это тоже умею.
– Ты повитуха? – удивляются они.
– Ну я вообще-то целитель, но роды принимать тоже умею.
