Все незакрепленные предметы были сорваны со своих мест. Кое-как уложив раненых, старший офицер подошел к люку в переборке между торпедным отсеком и смежным с ним машинным отделением. По всему периметру люка просачивались тонкие струйки воды. Это означало одно — соседний отсек затоплен и они отрезаны от остальных.
— Что же теперь будет, Ваше благородие?
Слова давались унтер — офицеру с трудом, и лейтенант постарался успокоить раненого.
— Ничего, братец, выкрутимся! Переборка воду держит, до Гельсингфорса недалеко, нас должны были заметить. Будем стучать в борт, чтобы водолазы услышали и знали, что мы живы. Нас обязательно спасут!
Взяв в руку молоток, он начал методично стучать по стальной обшивке. В душе лейтенант знал, что надежды на спасение практически нет. По той тишине, которая стояла на лодке, было ясно, что, скорее всего, все остальные отсеки затоплены и никого в живых там не осталось. Он сказал это только для того, чтобы подбодрить раненого. Каким — то чудом переборка между машинным отделением и кормовым отсеком выдержала, но это означало одно — что они погибнут не сразу, а спустя какое — то время, когда закончится кислород в воздухе. Альтернативы просто не было. Если бы взрыв произошел вблизи порта, и были сразу же начаты спасательные работы, тогда ещё была бы какая — то надежда. А так… Лейтенант продолжал стучать молотком. Иногда он прерывал это занятие и прислушивался к звукам за бортом, но всё было тщетно. Скорее всего, никто не видел гибели лодки, а если и видел, то рассчитывать на скорое проведение спасательных работ в открытой части моря, при угрозе появления германского флота, было просто нереально.
Время от времени он поднимался и делал обход отсека. Вода пребывала медленно, кислород в воздухе должен был закончиться значительно раньше.
Дышать становилось все труднее и труднее. В один из обходов лейтенант обнаружил, что оба матроса уже умерли. Скорее всего, от болевого шока.
— Ну как ты, братец? — спросил он унтер — офицера, подойдя к нему.
— Плохо, Ваше благородие… В груди просто, как огонь жжёт…
— Ну, ничего. Держись! Я думаю, нас скоро найдут!
Снова и снова, он то прислушивался к звукам за бортом, то продолжал стучать. Это было единственное, что он мог ещё предпринять в данной ситуации. Вскоре Максимов застонал, из его груди вырвался хрип. Подойдя к унтер — офицеру, лейтенант понял, что остался один. Закрыв ему глаза он, отойдя назад к торпедному аппарату, горько вздохнул.
— Эх, "барсик", "барсик"… Что же ты так… Лейтенант очень любил свой корабль и относился к нему, как к живому существу… Между тем, силы убывали. Лейтенант все чаще делал передышки, вслушиваясь в окружавшую его тишину, нарушаемую только звуками просачивающейся воды из смежного отсека. Он не знал, сколько прошло времени с момента гибели лодки. Его часы разбились при падении. Можно, конечно, было бы посмотреть, уцелели ли часы мичмана Акинфиева, но сразу он не догадался этого сделать, а теперь уже просто не было сил. С трудом удерживая в руках молоток, лейтенант с упорством обреченного продолжал стучать.
Кислород подходил к концу. Офицер пытался вздохнуть, но в отравленной атмос-фере отсека дышать было практически нечем. Один раз ему в голову пришла пакостная мыслишка: "Зачем ты всё это делаешь, Николай? Ведь ты же прекрасно знаешь, что обречен. Никто не придёт к вам на помощь. Зачем тебе лишние страдания, когда конец все равно один? Ведь у тебя есть браунинг. Не проще ли покончить со всем сразу, чтобы избежать ненужных и бесполезных мучений?" Но он тут же отогнал её прочь. Он будет бороться до конца…
Отсек всё больше погружался в темноту. Тусклый свет отражался от золотых погон на плечах лейтенанта, но был уже не в силах разогнать мрак. Старший офицер прилагал все силы к тому, чтобы не потерять сознание, ибо понимал — в этом случае конец.
Передохнув и прослушав обстановку за бортом, он опять взялся за молоток, хотя уже еле — еле удерживал его в руке. Дышать было нечем… Неожиданно ему показалось, что в отсеке стало светлее. Удивленно подняв глаза, лейтенант увидел, как в самом центре отсека появился сгусток белого света. Он увеличивался в размерах и, вытянувшись по высоте, принял очертания человеческой фигуры, облаченной в какую-то длинную, ниспадающую складками одежду. Лицо незнакомца было трудно разобрать из — за постоянно проходящим по его фигуре волнам света.
— Ну вот, уже и галлюцинации начались, — подумал лейтенант. Он не испугался. От парившей в центре отсека фигуры не исходило агрессии, а наоборот, исходило какое — то чувство умиротворенности. Какое — то время они молча смотрели друг на друга.
— Твой жизненный путь подходит к концу, Николай, — неожиданно подал голос незнакомец. Звука не было слышно, но лейтенант ясно слышал его голос в своем мозгу.
— Кто ты?
— Ты не поймешь. Чтобы тебе было понятнее, считай меня своим Ангелом — Хранителем…
— Что тебе нужно? Я уже умер? — слова еле слетали с губ офицера, но незнакомец его по нимал.
— Нет, ты ещё жив. Я давно смотрю за тобой. Скажи мне, зачем тебе это нужно? Ты изо всех сил цепляешься за жизнь, хотя прекрасно понимаешь, что никто тебя не спасёт.
Все твои товарищи мертвы и надежды на помощь нет. Ведь у тебя есть оружие, и ты можешь в один момент прекратить свои мучения. Вместо этого ты продолжаешь терпеть невыносимые страдания, понимая, что это совершенно бессмысленно. Почему?
— Потому, что я люблю жизнь и никогда не откажусь от нее. Мне очень тяжело сознавать, что это конец. Ведь жизнь — это самое ценное, что есть в мире…
— Но ведь ты видишь, какой бывает жизнь. Ты воин и ты много раз видел кровь и смерть. Неужели, ты не хочешь забыть всё это?
— Нет, не хочу… Я хочу жить и помнить…
Незнакомец внимательно смотрел на лейтенанта и молчал. По нему было ясно, что он обдумывает что — то очень важное. Наконец, принял решение.
— Что ж, это похвально. Твое желание исполнится, Николай. Ты достоин жить. И ты будешь помнить все. Покойся с миром, храбрый воин. Твоё время скоро придет.
Фигура незнакомца потускнела и растаяла в воздухе. Отсек снова погрузился во тьму. В тот же миг молоток выпал из ослабевшей руки, и голова лейтенанта упала на грудь. Всё было кончено. "Барс" принял свою последнюю жертву. Больше на борту подлодки не осталось живых…
— Пульс и дыхание в норме, давление в норме, сознание восстановлено! — неожиданно донеслось до слуха Николая. Он с трудом открыл глаза. Голова сильно болела, во рту был металлический привкус но, тем не менее, свежий живительный воздух, совершенно не похожий на отравленный воздух подлодки омывал его лёгкие.
